ЛЕОНИД ШУЛЬМАН

IN MEMORIAM

Еще одна жертва ненасытного коронавируса: 8 января, в Virginia Hospital в Арлингтоне, вблизи Вашингтона, на 90-м году жизни скончался дирижер Леонид Шульман. Ужасно обидно — он ушел тогда, когда в мире развертывается вакцинация, дающая человечеству надежду спастись от пандемии.

Наверное, нет никого, кто знал бы Леонида Абрамовича дольше, чем я. Мы познакомились вскоре после войны, в Киеве, в консерватории, где учились и он, и я, и моя будущая жена Ирина Штейнберг — и сразу же все сдружились. С Леней всегда было так интересно! Вопреки железному занавесу и свинцовому режиму, он знал обо всем, что творится на свете и, прежде всего, конечно, в музыке — все, что можно и нельзя было, услышал, прочел, увидал. Когда-то к великому Ростроповичу, который, кстати, очень ценил маэстро Шульмана и возможность музицировать с ним, обратился один мой коллега со следующими словами:

— Ты носишься с виолончелью по городам и весям — впечатление такое, что хотел бы побывать во всех точках земного шара. Но ведь это невозможно!

Слава ответил:

— Это невозможно, но к этому надо стремиться.

Леонид в этом плане был очень на него похож. Не зря один из наших общих знакомых тогда прозвал его (как, кстати, и меня) «великий очевидец».

Из Киева, как мы, так и Леня перебрались в самый интеллигентный и, казалось, свободный среди советских городов, Ленинград. Здесь Шульману посчастливилось совершенствовать свое мастерство под руководством выдающихся педагогов, создателей прославленных в мире собственных дирижерских школ, Николая Семеновича Рабиновича и Ильи Александровича Мусина.

Когда Леня стал постоянным дирижером оркестра на Кавказских Минеральных Водах, мы общались нечасто (компьютеров еще в помине не было!). Но каждый раз, встретившись после продолжительной паузы, констатировали, что ее словно и не было. Выступать во главе этого коллектива было делом весьма ответственным. Каждый год на все лето в Кисловодск приезжали лучшие оркестры страны, руководимые крупнейшими мастерами — Шульману невольно приходилось состязаться с ними, и он не проигрывал. Я знавал крупнейших солистов, как, например, сделавший блистательную мировую карьеру пианист Лазарь Берман, которые, подготовив новый для себя инструментальный концерт, премьеру устраивали непременно в Кисловодске, ибо считали, что ни с кем иным не достигнут такого, как с Шульманом, ансамблевого взаимодействия.

А потом Леня уехал в США, и мы встретились после долгого перерыва лишь в 2001-м. Я прибыл в Америку, и — то был дар судьбы! — оказался свидетелем звездного часа маэстро, проведенной им вашингтонской премьеры монооперы Григория Фрида «Дневник Анны Франк». Все сошлось здесь. Время — прошло лишь несколько недель после 11 сентября, и я ощущал охватившее страну необычайное духовное единение, вызванное желанием людей одолеть терроризм, искоренить мировое зло. Место — концертное исполнение оперы состоялось в потрясающем Музее холокоста, бродя по которому, я вспоминал оглушившее меня посещение Дома Анны Франк в Амстердаме. Аудитория — она состояла из интеллигентных, глубоко сосредоточенных и чутких людей, среди коих находились и душевно близкие мне коллеги, незабвенный мыслитель Генрих Орлов, прекрасный музыкальный писатель и публицист Владимир Фрумкин, близкий Лёнин друг. К тому времени я уже слышал эту волнующую камерную оперу в России и Германии, тоже с участием талантливых певиц. Но впечатление на этот раз было по-особому сильным от того, с какой художественной слаженностью, каким драматическим накалом талантливая партитура была интерпретирована дирижером Леонидом Шульманом! Когда на следующий день я позвонил в Москву моему старинному приятелю Грише Фриду и подробно рассказал о пережитом накануне, он был до слез взволнован и преисполнен благодарности устроителям и участникам музыкально-исторического события и более всех, конечно, нашему маэстро.

Минуло еще пятнадцать лет, я давно уже переселился в Германию и оттуда в 2016-м снова, на этот раз вместе с дочерью, надолго прилетел в Америку. И опять возникло ощущение, что мы расстались с Леней лишь вчера. Он был нашим добровольным гидом. Влюбленный в Вашингтон и основательно его знавший, он водил нас по историческим местам, галереям и концертным залам, знакомил со множеством бывших соотечественников. Все они радостно его приветствовали, и у нас сложилось впечатление, что он — душа русскоговорящего сектора американской столицы. Необычайно приятно было проводить время с ним и с милой, преданной, редкостно доброй его женой Ниной.

По возвращении в Гамбург мы продолжали общаться виртуально — едва ли не каждый день присылал он звукозаписи, статьи, фильмы. Лёня сообщал о впечатлениях от концертов и спектаклей, радовался появлению новых талантов. Не пренебрегал и политикой. Он глубоко огорчался из-за противостояния правителей и народов — где и как бы это ни происходило, в России, США или других странах. На все реагировал необычайно горячо.

Лёня был заряжен какой-то невероятной энергией жизнелюбия, правдолюбия. Смерть, казалось, никогда не посмеет к нему приблизиться. Но, вот, произошло непоправимое. Он умирал в те часы, когда раскол в американском обществе достиг кульминации. Как опустел мир без него!.. Многочисленные друзья, коллеги, почитатели маэстро будут до конца своей жизни вспоминать о нем с благодарностью и любовью.