На улице Минеральной мы построили дом одними из первых, потом построились соседи, Пахомовы. Потом уже остальные соседи строились. А раньше – ничего не было.
Сейчас на Минеральной бетонные плиты на дороге лежат, а раньше была грязь одна. Помню, в седьмую школу меня папа на плечах носил.
В первом классе меня отдали в какой-то кружок в школе, и я сама туда ходила. Помню, зима была, и у нас на улице стояла колонка для воды. Не знаю, почему, рядом с ней выкопали яму, метра два в глубину, и она заполнилась водой. Иду на занятия мимо ямы, вижу – вся льдом покрыта. И зачем-то я решила проверить – провалится ли лед, если я наступлю. Наступила с краешка — не провалилась, прошла чуть дальше – тоже все хорошо. А на самой середине – опомниться не успела и ухнула под лед! Успела только руками схватиться за края.
Не помню, чтоб я кричала, но скорее всего точно кричала. Мимо проходила учительница и мама Коли Носова, нашего ученика. Они меня и вытащили, но на этом моя учеба в кружке закончилась.
А красота какая была вокруг нашей улицы! На гору Козлиху выйдешь весной – все цветет! Прелесть! А зимой, когда Новый год, все выбегали туда смотреть фейерверк. Мы с подругой Раей, мы с ней с первого класса до сих пор дружим, бывало, выбежим на гору, встанем перед обрывом и поем: «У моря, у синего моря…».
Помню за горой у нас росли цветочки – баранчики назывались, желтенькие такие. И тогда мы, наша страна, очень дружили с кубинцами. Я была классе в пятом, наверное. Мы с подружками прослышали, что приехали в Кисловодск кубинцы и поселились в гостинице «Кавказ». А мы девчонки-патриотки, собрались, пошли за гору, нарвали этих баранчиков – букеты в руки не помещались – и пошли в гостиницу дарить цветы кубинцам.
Мы зашли туда, говорим сотрудникам гостиницы: «Нам кубинцы нужны». Разговаривали минут пять, смотрим – по лесенке спускаются люди. Сотрудники горят: «Да вот они и идут».
Была одна девушка – очень красивая как нам тогда показалось. И три парня. Здоровые такие. Два были беленькие, а третий был чернокожий. Мы подбежали, вручили им цветы, они заулыбались. Чернокожий увидел мою сестру Олечку, ей годика два было, и пошел к ней. А она черного-то не видела никогда, попятилась от него задом и упала. И мы все засмеялась.
Мы вообще тогда патриотами были. Я даже стихи сочиняла, о том, что негров обижать нельзя.
Детство и юность у нас были бесподобные. В юности я играла на гитаре и баяне. У нас дома было два баяна, два пианино, бубен и семь гитар. А потом уже муж играл на семиструнке, дети учились играть на шестиструнке, мама играла на мандолине, правда ее у нас дома не было, папа играл на бубне. У нас вся семья пела и танцевала.
Помню, как-то приходит папа с работы и говорит нам с сестрами: «Девчата, что я вам принес сегодня!». Мы спрашиваем: «Что ты нам принес?», а он говорит: «Новую песню!».
Вышли во двор, стол накрыли, мы сели и начали учить эту песню.
А на следующее утро мама приходит ко мне и говорит: «Тань, мои кумовья со мной не разговаривают!». По соседству жили две кумы ее. Оказывается, они говорят, мол, у нас праздник был, песни во дворе, а их не позвали. А мы просто своей семьей сидели и новую песню учили.
Ниже по улице у нас был кинотеатр «Труд». Сначала он был летний, без крыши. И мы становились на горку детьми и смотрели кино. Ничего не было слышно издалека, но картинку было видно отлично. А пацаны залазили на стенки и оттуда фильмы смотрели – кинотеатр-то без крыши был.
Кладбищ, которые на улице Революции и Седлогорской, тогда еще не было. На их месте сажали горох – мы бегали туда, нарвем гороху и едим. Там еще ездили объездчики и гоняли нас.
Как-то по улице Минеральной ходил дядька, не помню уже как его звали, с большим ящиком, в который он ставил стекло, и кричал: «Вставляю окна! Вставляю окна!». Его все боялись, потому что родители детей им пугали, мол, будешь плохо себя вести, отдадим тебя стекольщику. А он начал детям конфеты раздавать, и его перестали бояться и наоборот ребятишки бежали к нему, когда видели.
У нас Славик Морозов учился, а его мама работала в санатории «Москва» культработником, она весь наш класс приглашала к себе и учила танцевать вальс, еще мы танцевали кадриль. Вообще, в санатории «Москва» была большая территория, мы там гуляли, с мужем потом ходили гулять в санаторий имени Орджоникидзе – все было открыто, там было очень красиво и всегда много цветов.
Когда я была в пятом классе у нас в Доме пионеров, он был тогда в одном здании с центральной библиотекой. Мы там ставили спектакли, помню в одном из них я играла Огурец – нарядили меня в костюм огурца.
В шестидесятом в газетах появилась статья о том, как четверо моряков дежурили на барже, кажется, в Тихом океане это было, ее оторвало от берега, и они 49 дней дрейфовали.
Сорок девять дней – ни воды, ни еды.
Сорок девять дней ледяной беды,
Волна за волной, за волной волна,
Не видно в океане и дна.
Дальше уже не помню. Фамилия одного из них точно была Зиганшин, это их старшина был. Они там и сапоги ели, и гармошку съели. И я вот это стихотворение читала у нас на смотре в Доме пионеров. Потом и детей своих отдала в Дом пионеров в кружок чтецов. У них была преподавательница Магда Борисовна, которая возила их на конкурсы.
А праздники были у нас всей улицей. Когда родился мой сын, Вовочка, столы вынесли, три дня гуляли. Все знали наш куток – кто несет сало, кто хлеб, кто водку. Дядя Леша жил напротив – выносил гармошку, все танцевали и пели.
Антон Массовер
