ПАМЯТЬ СЕРДЦА ЭРЫ СУРЕНОВНЫ БАРУТЧЕВОЙ

Музыкант, педагог, писатель, профессор кафедры музыкальной критики и основатель музея Санкт-Петербургской консерватории, заслуженный работник Высшей школы России, живая энциклопедия музыкальной культуры, а также человек потрясающего обаяния и искрометного юмора, все это – Эра Суреновна Барутчева. Представитель той подлинной, драгоценной и, к нашей глубокой боли — тающей плеяды русской интеллигенции, перед которой хочется снять шляпу. Незабываемая встреча и эта беседа — дорогой подарок, который преподнесла нам судьба в лице известного искусствоведа  Бориса Матвеевича Розенфельда и его супруги Татьяны Евдокимовны теплой кисловодской осенью в уютной обстановке тихого кисловодского кафе.

— Эра Суреновна, в вашей жизни все так многогранно: биография, деятельность, творчество. Это не жизнь одним днем и не работа ради работы, как у многих, это огромный труд. Чтобы столько охватить, реализовать, выразить, чтобы донести до слушателя или читателя так, как это удается вам, нужен, наверное, не только талант, нужна большая целеустремленность. Что вами движет?

— Сейчас, к сожалению, все всё склонны забывать. Помнится, как в одном из фильмов известная американская актриса Дженнифер МакДональд произносит просто замечательную фразу: «80 лет? Это же почти 100!». Забавно, но вот и я сегодня уже в таком возрасте, когда очень много открыто, изучено, пережито и осознано. и вижу свой долг  в том, чтобы помнить прошлое, беречь его и стараться передавать. Это очень важно — не забывать историю. Кажется невероятным, но сегодня даже студенты Санкт- Петербургской консерватории  ничего не знают о таких выдающихся музыкантах, как преподававший в ней полвека профессор И.И. Зейферт, никто не помнит бельгийского пианиста и композитора Л. Брассена, преподавателя по классу специального фортепиано  в Санкт-Петербургской консерватории, а ведь у него учился и В.И. Сафонов… Такие имена не должны забываться!

И в консерватории,  и у себя в семье я оглядываюсь назад, берегу  прошлое, берегу историю. Так, о прошлом Кавминвод моя книга «И сердце мое не забудет: портреты современников», в которой есть глава «Кисловодск – город муз». А о моей семье — документальная повесть «Семья. Узоры судьбы на путях истории». Это исповедь, биография поколений.

— Расскажите, пожалуйста, немного о себе, о своих корнях. Откуда такая любовь к музыке у ребенка из семьи, в которой не было музыкантов?

— Родилась я в Баку. Отец, С.К. Барутчев, работал заведующим гинекологическим отделением больницы, мать А.С. Черкезова была художником, выпускницей Тифлисской Академии художеств. Она начала водить меня по воскресеньям в Театр оперы и балета, когда мне не было еще и четырёх лет, а иногда, в свободное время, водил папа.

Таким образом, в оперном театре я выросла. Училась в Баку в школе при консерватории.

— А когда и почему вы переехали в Кисловодск?

— Этому предшествовало тяжелое для семьи время. В конце 30-х отец, оклеветанный, попал под репрессии, оказался в лагере. Когда началась Великая Отечественная война, он многочисленными просьбам и добился отправки на фронт. Но вскоре попал в окружение и в плен. Из концлагеря “Майданек” на территории Польши его фактически спас Константин Симонов. Вскоре в газете “Красная Звезда” была опубликована его статья, в которой упоминалось о встрече с отцом – «интересным человеком». Тогда же Симонов попросил отца написать обо всех перипетиях его судьбы.

В 1946 году отец вернулся в Баку, взял семью и уехал в Кисловодск. Позже его, конечно, реабилитировали. Он работал врачом, приобрел здесь друзей, среди которых был Борис Матвеевич Розенфельд. Эта дорогая дружба с ним передалась мне, можно сказать, «по наследству».

— Несмотря на то, что вся ваша активная жизнь проходит в северной столице, вы каждый год неизменно приезжаете в Кисловодск. Притяжение родного дома?

— Да, это отеческий дом, принадлежавший еще моему деду, на улице Клары Цеткин, бывшей Петрушевской, который мне очень дорог. Дом крепился к Горке Согласия, рядом проходила красивая аллея с белыми акациями. Раньше вход к нему проходил со стороны улицы Северной (ныне Велинградская) через сад, огороженный забором с моими любимыми украшениями в стиле модерн. Сад, советуясь с агрономами, сажал папа, в нем были редкие плодовые деревья прекрасного сорта. А какие вкусные компоты делала мама! Сад погубили еще до кончины папы в 80-м году, забор тоже сломали. Но я каждый год сюда приезжаю, люблю Кисловодск, люблю этот дом.

— Благодаря чему и нам сегодня удалось встретиться. Но вернемся к музыке. Ведь именно она связала вас с Санкт-Петербургом 60 лет назад и — на всю жизнь? Как это произошло?

— Мой незабвенный педагог, профессор Ленинградской консерватории Г.Г. Тигранов посоветовал продолжить обучение именно там. И вот, с  1957 года я живу и работаю в этом чудном городе. С ним был тесно связан и мой дядя, 40 лет преподававший в Академии художеств — архитектор А.К. Барутчев, по проектам которого построено немало известных зданий.

— Эра Суреновна, рассказывают, что вам практически сразу удалось завоевать популярность и авторитет среди студентов. Как?

— Наверное, обучение — это мое призвание. Когда я только поступила в аспирантуру, все как-то сразу почувствовали, что я хочу кого-то просвещать. И мне сразу дали поработать с вокалистами, которые были старше меня. У меня получилось, и я полюбила эту работу. Любила заниматься с исполнителями, студенты были благодарны, оркестранты меня любили, потому что я хорошо знала специфику работы оркестра. Ведь я провела свою жизнь на хорах филармонии, способна была с завязанными глазами ходить по ее зданиям. Мы там находились постоянно вместе с Леней Шульманом, сегодня известным дирижером США, и по сей день дружим, встречаемся, делимся воспоминаниями. Студенты ко мне относились хорошо: я читала им стихи, что-то рассказывала интересное. А когда от нашей кафедры потребовали занятий уже не с исполнителями, а с музыковедами, я стала рассказывать про историю консерватории музыковедам, давая на каждом курсе задание написать ее малоизвестные страницы в альманах. И мы успешно сделали 17 выпусков.

— Как вы считаете, способно искусство воздействовать на современного зрителя?

— Конечно, я абсолютно уверена, что действует, делает человека – человеком! Но вот насколько мы способны его воспринимать, в частности музыку, — это вторая сторона вопроса. Вряд ли искусство способно изменить, например, генетику.

— А как вы относитесь к тому, что в современном обществе легкая музыка все чаще вытесняет серьезную, классическую?

— Это вопрос вкуса. Меня, как и многих, беспокоит, что сейчас по радио и телевидению мало времени уделяется классическому искусству. Нужно также уметь различать легкую эстрадную музыку и «попсу»… Вот в один из прошлых приездов в Кисловодск я  ехала в полной маршрутке. У водителя на магнитофоне звучала песня, в которой повторялась одна и та же фраза: «Ты целуй меня везде, я ведь взрослая уже». 23 раза! Было невыносимо стыдно, что столько людей едут рядом, и все вынуждены это слушать. Для меня подобное – просто конец света: ведь в мире существует такая великая музыка, а люди вырастают, даже не зная ее, и мы пользуемся вот таким….

— Эта проблема вытеснения классической музыки шоу-бизнесом, «попсой», существует только в нашей стране?

— К сожалению, нет, это во всем мире. Лет 40 назад к моему другу приезжал  итальянец, и тоже жаловался.

— Неужели это необратимый процесс, и уже ничего не изменить?

— В любом случае каждый должен делать свое дело. Есть же молодежь, которая это понимает и бережет. Пусть мы будем наивными, но нужно стараться. Другого выхода у нас нет.

— Ваше отношение к новаторству в музыкальном искусстве? В частности, в опере?

— Как я упоминала, в опере я стала с 4 лет буквально жить, поэтому сейчас в оперный театр не хожу. Не люблю, когда топчут партитуру. Не могу смириться, когда оперный режиссер считает, что хозяин произведению — он, а вовсе не Верди или Римский-Корсаков. Если в знаменитой, совершенно гениальной опере Чайковского «Иоланта» какой-то из режиссеров придумывает, что Иоланта лишь притворяется слепой, а на самом деле подсматривает в дырочку, разве я пойду смотреть эту оперу?! Полемические заметки по поводу оперной режиссуры я изложила в своей большой книге «Мой мир музыки»…

— Эра Суреновна, ваше имя широко известно в мире культуры как имя основателя музея Санкт-Петербургской консерватории, который через 2 года отметит полувековой юбилей. Расскажите, как все начиналось?

— Я с первых дней работы в консерватории заинтересовалась ее историей и выяснила, что в начале ХХ столетия здесь было два музея: М. И. Глинки и А. Г. Рубинштейна. Кроме того, была коллекция музыкальных инструментов, которую собрал профессор А.И Рубец. Однако в двадцатые годы музеи были перемещены в разные места. И вдруг в мусоре я нашла маленький мраморный брусок с надписью по периметру: «В память закладки здания Санкт-Петербургской консерватории». Нашла его через 30 лет! Это и было великое начало. Я обратилась к ректору П.А. Серебрякову, который сказал мне историческую фразу: «Сумеете сделать без денег – делайте!».

И я стала постепенно собирать материалы для будущего музея. Мы в этом плане с Борисом Матвеевичем совершенные друзья: оба создавали свои музеи с нуля, из ничего. Первыми нашими экспонатами стали вещи А.К. Глазунова — из единственного сундука, оставшегося от обстановки 17 комнат композитора. Потом я близко познакомилась с родственниками Н.А. Римского – Корсакова. Его внучка, с которой мы очень подружились, оставила музею много ценных вещей. В день 125-летия Николая Андреевича, 18 марта 1969 года, в присутствии сына композитора Владимира Николаевича, состоялось торжественное открытие музея консерватории.

— Сколько экспонатов в музее сегодня?

— 11 тысяч 115: личные вещи известных музыкантов, уникальные документы, среди кторых бумаги Её Императорского Высочества Александры Иосифовны (1830-1911), портреты и фотографии, мраморные и бронзовые изваяния, выполненные знаменитыми скульпторами, всего, конечно, не перечислить. Во всем этом живет великое прошлое России, и это бесценно.

— Музей уже готовится к приближающемуся юбилею?

— Подготовимся, если сумеем въехать в наше здание, где сейчас серьезная реставрация. Поэтому пока нас выселили, работаем не мало не много — в военном ведомстве. Но надеемся, что и вселиться, и подготовиться успеем. А мероприятия я готовлю самостоятельно, ведь денег нам по-прежнему не дают…

— О чем мечтаете?

— Мы сейчас располагаемся на 58 кв метрах  бывшего музея Глинки. И буквально задыхаемся от дефицита места. Я просила отдать нам также соседнее помещение, которое прежде занимал музей А.Г. Рубинштейна, позже находился буфет, а сейчас размещаются чиновники. Но переселить их – дело очень трудное и малоперспективное, так что наше расширение пока остается мечтой…

— Вопрос к вам как к коренной кисловодчанке: ваши впечатления о Кисловодске сегодняшнем?

— Я помню и люблю Кисловодск «горизонтальный», одноэтажный, и очень люблю горы. Поэтому для меня великая тоска то, что их сейчас почти не видно из-за многоэтажных «ящиков»,  в которых тем более никто не живет. А я смотрю на них и вспоминаю чудесный вид, навсегда оставшийся там, позади них — горы, небо, солнце… Второе – коробит дурной вкус. Как можно к особнякам модерн или псевдомодерн пристаривать верхние этажи из стекла и бетона? Очень печально и то, что нет музыкальных раковин, что в парке не играют, как прежде, духовые оркестры. Зато радостно, что стало много цветов и фонтанов, что отправили обратно в горы памятник Лермонтову…

— Эра Суреновна, мы желаем вам жить, учить, творить еще очень долго! На прощание вопрос традиционный: что бы вы хотели пожелать кисловодчанам?

— Знаете, Не забывать историю свою, и тогда все будет. Почаще вспоминать мудрую фразу И.Ф. Стравинского: «Без традиции нет души». Все новое должно строиться на прошлом, на истории.

Ирина Стрыжкова.