ПОЭТА ЛИЧНАЯ И ВАЖНАЯ СТРАНИЦА

К 205-летию со дня рождения Михаила Юрьевича Лермонтова, гениального русского поэта             (15.10.1814 – 27.07.1841)

Я тот, кого никто не любит;
Я бич рабов моих земных,
Я царь познанья и свободы,
Я враг небес, я зло природы,
И, видишь, — я у ног твоих!
Тебе принес я в умиленье
Молитву тихую любви,
Земное первое мученье
И слезы первые мои.

«Демон», М. Ю. Лермонтов

«Я царь познанья и свободы…!» Кто еще на грешной земле может сказать о себе такое? Да, такие стихи можно похитить только у богов.

Мятежный «Демон»! Кто сам не любил? Кто не ждет встречи с любимой?

Судьба не обделила этим прекрасным чувством и самого поэта. Но об этом до обидного мало говорят и пишут. Можно думать, что мы продолжает рьяно исполнять волю и требование Николая Федоровича Бахметева – замалчивать, где только возможно, имя Варвары Александровны Лопухиной.

В день рождения М.Ю. Лермонтова хочется хоть краешком глаза заглянуть в малоизвестные, а скорее скрытые от посторонних глаз, бессмертные, короткие и трагические минуты жизни поэта, которые связаны с его первой и последней любовью, с именем Варвары Александровны Лопухиной (в замужестве Бахметевой).

Сейчас хочется перечитать то, что написано поэтом незадолго до его гибели. Испытываешь особенное волнение, читая одно из последних стихотворений Лермонтова, которое так любил Виссарион Белинский:

Нет, не тебя так пылко я люблю,

Не для меня красы твоей блистанье:

Люблю в тебе я прошлое страданье

И молодость погибшую мою.

Когда порой я на тебя смотрю,

В твои глаза вникая долгим взором:

Таинственным я занят разговором,

Но не с тобой я сердцем говорю.

Я говорю с подругой юных дней,

В твоих чертах ищу черты другие,

В устах живых уста давно немые,

В глазах огонь угаснувших очей.

Очень хочется знать, к кому обращены эти слова любви, ставшие как бы прощальными словами поэта.

По предположению современников стихотворение адресовано дальней родственнице поэта Екатерине Быховец, с которой он встречался в последние дни своей жизни. Но, по существу, эти стихи обращены к другой женщине, глубокое чувство к которой, как это явствует из стихотворения, Лермонтов пронес через всю жизнь и образ которой неизменно вставал перед ним в предчувствии близкой гибели.

Кто же она, эта женщина? Кто же была его музою?

В 1892 году в журнале «Русская старина» было опубликовано письмо Екатерины Быховец от 5 августа 1841 года, в котором она рассказывает о последней встрече с поэтом всего за какой-нибудь час до его дуэли с Мартыновым. В письме имеются следующие строки: «Он (Лермонтов) был страстно влюблен в Варвару Александровну Лопухину (Бахметеву); я думаю, он и меня оттого не любил, что находил в нас сходство, и об ней его любимой разговор был».

Так открывается имя той женщины – Варвары Александровны Лопухиной, вышедшей замуж в 1835 году за Николая Федоровича Бахметева, сделавшего все возможное и невозможное, чтобы не только имя его жены не проникло в печать, но, чтобы вся переписка с Лермонтовым, все вещи, связанные с именем поэта, были уничтожены.

Однако этому обезумевшему ревнивцу не все удалось. Лопухина, уничтожив письма Лермонтова, сумела передать некоторые особо дорогие ей вещи своей родственнице А.М. Верещагиной, от дочери которой П.А. Висковатов – первый биограф Лермонтова – получил для просмотра и снятия копий несколько живописных работ Лермонтова. Среди них автопортрет поэта, портрет Лопухиной в виде княгини Лиговской, изображение Лопухиной в виде испанской монахини, альбом со стихами, зарисовками, карикатурами.

Очевидно, что большинство произведений поэта не являются чистым вымыслом, под ними всегда угадываются реальные факты и лица.

Все начиналось так…

В 1831 году Лермонтов встретился в семье Лопухиных с сестрой своего друга Алексея Александровича Лопухина Варенькой и… увлекся ею.

«Будучи студентом, — пишет родственник поэта П.П. Шан-Гирей, — он был страстно влюблен в молоденькую, милую, умную и в полном смысле слова восхитительную В.А. Лопухину; это была натура пылкая, восторженная, поэтическая и в высшей степени симпатичная. Как теперь помню ее ласковый взгляд и светлую улыбку; ей было лет 15-16; мы же были дети и сильно дразнили ее; у ней на лбу чернелось маленькое родимое пятнышко, и мы всегда приставали к ней, повторяя: «у Вареньки родинка, — Варенька уродина», но она добрейшее создание никогда не сердилась».

Чувство к ней Лермонтова было безотчетно, но истинно и сильно, и едва ли не сохранил он его до самой смерти своей.

Вот что написал и посвятил Вареньке поэт:

Она не гордой красотою
Прельщает юношей живых,
Она не водит за собою
Толпу вздыхателей немых.
И стан ее — не стан богини,
И грудь волною не встает,
И в ней никто своей святыни,
Припав к земле, не признает.
Однако все ее движенья,
Улыбки, речи и черты
Так полны жизни, вдохновенья,
Так полны чудной простоты.
Но голос душу проникает,
Как вспоминанье лучших дней,
И сердце любит и страдает,
Почти стыдясь любви своей.

Переехав осенью 1832 года в Петербург, Лермонтов в письмах старшей сестре Вареньки, Марии Александровне Лопухиной не перестал интересоваться судьбой любимой девушки, высказывая это, правда намеками. Мария Александровна всегда правильно его понимала, о чем свидетельствует ее письмо к поэту: «Поверьте, я не утратила способность вас понимать, но что же вам сказать? Она хорошо себя чувствует, выглядит довольно веселой, вообще же ее жизнь так однообразна, что многого о ней и не скажешь: сегодня, как вчера. Я думаю вы не огорчитесь, узнав, что она ведет такой образ жизни – ведь это охраняет ее от всякого искушения… Ну что? Разгадала ли я вас? Этого ли удовольствия вы от меня ждали?»

В начале 1834 года в Петербург к бабушке Лермонтова Елизавете Алексеевне Арсеньевой, жившей вместе с внуком, приехал родственник Шан-Гирей.

«Я привез ему, — пишет Шан-Гирей, — поклон от Вареньки. В его отсутствие мы часто о нем говорили; он нам обоим, хотя не одинаково, но все равно был дорог. При прощании, протягивая руку с влажными глазами, но с улыбкой, она сказала мне:

-Поклонись ему от меня; скажи, что я покойна, довольна, даже счастлива».

В 1835 году прошло страшное известие. Лермонтов узнал о помолвке Вареньки Лопухиной с Бахметевым. «В это же время, — вспоминает Шан-Гирей, — я имел случай убедиться, что первая страсть Мишеля не исчезла. Мы играли в шахматы, человек подал письмо; Мишель начал его читать, но вдруг изменился в лице, побледнел; я испугался и хотел спросить, что такое, но он, подавая мне письмо, сказал: вот новость – прочти – и вышел из комнаты. Это было известие о предстоящем замужестве В.А. Лопухиной».

Известно, что Лермонтов и позже несколько раз встречался с Лопухиной. Подарил ей автопортрет 1837 года в бурке на фоне Кавказских гор и нарисовал несколько ее портретов и в том числе в виде испанской монахини.

Весной 1838 года, проездом за границу, Лопухина с мужем приехала в Петербург. Вот как об этой последней встрече рассказывает все тот же Шан-Гирей: «Лермонтов был в Царском селе, я послал к нему нарочного, а сам поскакал к ней. Боже мой, как болезненно сжималось мое сердце при ее виде! Бледная, худая и тени не было прежней Вареньки, только глаза сохранили свой блеск и были такие же ласковые, как и прежде. «Ну как вы здесь живете?» — «Почему же это вы!» — «Потому, что я спрашиваю про двоих.» — «Живем как Бог послал, а думаем и чувствуем, как в старину». Это была наша последняя встреча; никому, ни мне не суждено было ее больше видеть».

Глубокое чувство к Лопухиной продолжало жить в сердце Лермонтова. В 1840 году после сражения у речки Валерик, поэт послал Лопухиной свое самое последнее замечательное стихотворение, в котором писал:

Но я вас помню — да и точно,

Я вас никак забыть не мог!

Во-первых, потому, что много,

И долго, долго вас любил,

Потом страданьем и тревогой

За дни блаженства заплатил;

Потом в раскаяньи бесплодном

Влачил я цепь тяжелых лет;

И размышлением холодным

Убил последний жизни цвет.

С людьми сближаясь осторожно,

Забыл я шум младых проказ,

Любовь, поэзию, — но вас

Забыть мне было невозможно.

Посылая Лопухиной один из стихов «Демона», поэт написал в конце обращенное к ней посвящение:

Я кончил, — и в груди невольное сомненье:

Займет ли вновь тебя давно знакомый звук,

Стихов неведомых задумчивое пенье,

Тебя, забывчивый, но незабвенный друг?

Ну а теперь попробуем воссоздать со слов Вареньки, родственников, друзей и современников то, что могло бы случиться дальше.

Мысль о том, что на Кавказе, в Пятигорске убит наповал Лермонтов, облетела всю Россию. И уже, конечно, не давала ни минуты покоя патологически ревнивому мужу Вареньки. Нужно явиться немедленно к Варваре Александровне и поглядеть, как примет она это известие, и выведать, наконец, тайну ее отношений с Лермонтовым.

Вырвать эту тайну было давним и едва ли не самым заветным желанием господина Бахметева можно сказать, навязчивой идеей за все годы их совместной жизни.

Когда-то ему удалось вырвать покаянное признание Вареньки в увлечении поэтом. Теперь его смерть могла излить целительный бальзам в душу Николая Федоровича. Только бы удалось узнать все, что было у жены с Лермонтовым в этом проклятом прошлом…

Он сделал несколько шагов и почти закричал отрывисто и резко:

— Лермонтов убит наповал!!!

Но напрасно ждал ревнивый муж, что известие о гибели поэта вызовет ответный женский вскрик: Варенька не произнесла ни слова. Мог бы упасть на пол гребень, который был у нее в руке, — Варенька аккуратно положила его на туалетный столик. Могло бы покрыться мертвенной бледностью ее переменчивое лицо – ничего подобного не случилось. Могли, наконец, хлынуть из глаз уличающие слезы – ясные глаза оставались совершенно сухи.

Она глядела на мужа с полным недоумением.

— Лермонтов убит на дуэли! Вы меня поняли? — громко закричал супруг.

Варенька так же смотрела на мужа, не понимая, чего он от нее хочет…

Но стало ясно, что самый важный для сладострастного наблюдения момент был безвозвратно упущен.

Варенька вдруг поняла, что на этот раз муж ничего не выдумывает, как нередко бывало, чтобы застать ее врасплох. Обратив взор к образу, перед которым всегда теплилась лампадка, она перекрестилась и внятно произнесла коротенькую молитву:

— Господи, упокой душу новопреставленного раба твоего…

И только теперь жена стала расспрашивать, что это была за дуэль, с кем и по какой причине. Бахметев охотно отвечал, что знал, а знал он многое. Но стоило произнести имя поэта, даже мертвого, как ненависть вспыхнула с новой силой.

— Он получил то, что заслужил! Никто в Москве не находит слов сочувствия к нему! Но хоть теперь скажите мне всю правду! – умолял муж.

— Вы знаете все, — устало ответила Варенька.

— Все? – Бахметев был вне себя. – Все? А если я, ваш муж, скажу вам, что я ничего, решительно ничего не знаю! Что тогда?

Начиналась очередная семейная драма…

— Мой друг. Давайте отложим наш разговор. Я так устала.

— Нет, сударыня! В последний раз я требую от вас ответа по праву мужа, в надежде, что у вас есть понятие об обязанностях супруги…

Когда такая близкая надежда застать жену врасплох не оправдалась, теперь он требовал признаний, сам не зная в чем.

Варенька только сказала с кроткой лаской:

— Сколько раз я повторяла вам, мой друг, если бы все это было серьезно, разве я не могла бы выйти за него замуж?

— Старая сказка! А если этот молодчик вовсе не имел намерения стеснять себя супружескими узами? Они нынешние, смеются над таинством брака. По их взглядам, куда проще иметь любовниц!

— Не оскорбляйте во мне хотя бы вашу жену и мать вашего ребенка. Мне стыдно уверить вас, что я умею хранить святой обет, данный вам у алтаря.

Чем больше говорила Варенька, тем больше стихал уязвленный муж.

По такому сценарию могла развиваться семейная жизнь Бахметевых.

Да, человека все равно не вернешь. Как страшно думать: Мишеля больше нет на свете. Остались только его стихи. И никогда не будет новых.

Когда же начался этот единственный в ее жизни роман? Может быть, ничего не было бы, если бы Мишель, искавший вначале дружбы и сочувствия, вдруг не заговорил бы о каких-то неведомых ей беспокойных и сладостных чувствах. В первую минуту она даже испугалась. Какой же глупой девчонкой она тогда была!

Варенька тяжело вздохнула. Не будет теперь вечной тревоги. Не надо больше ни прятаться, ни бояться. Не будет больше бесконечных семейных сцен. Мишель своей смертью возвратил ей покой, а сам не нашел упокоение на земле. Да будет милосердно к нему небо!

Надо отслужить по нем панихиду. Это будет последняя невольная тайна от мужа.

Варенька объехала все знакомые ей монастыри. Отслужила тайную панихиду и плакала, на стыдясь слез: ведь Мишель погиб такой одинокий, на чужбине, вдали от близких и родных…

Страшными были первые дни после известия о гибели поэта. Кто бы ни был человек, поднявший руку на поэта, каковы бы ни были поводы к поединку, смысл трагедии ясен: в синоидальный список жертв занесено еще одно славное имя.

Торжествующие враги отняли одного за другим у России Радищева, Грибоедова, Чаадаева, Пушкина, наконец, Лермонтова.

У властей было много хлопот и забот. Надо было прикрыть приличной ложью расправу с поручиком Лермонтовым. Надо было оказать хотя бы тайную милость убийце.

А в Пятигорске спешно заканчивали дело, относящееся к дуэли отставного майора Мартынова с поручиком Лермонтовым.

Оказалось, причиной дуэли были беспрестанные колкости и насмешки Лермонтова. И это побудило майора Мартынова к дуэли.

«Мартынов учинил убийство, так как он вынужден был к дуэли самим Лермонтовым. Майор был доведен до крайности беспокоившим его Лермонтовым». Вот и все. Коротко и ясно. Виноват Лермонтов.

Никому и в голову не пришло, что грянувший пистолетный выстрел в Пятигорске эхом отзовется в Петербурге, а уж государь император милостью своей не обойдет убийцу.

Николай Павлович никогда не забывал услуги, оказанной ему родственником Мартынова 14 декабря 1825 года. В этот памятный декабрьский день генерал Мартынов привел на Сенатскую площадь полк, еще не вышедший из повиновения правительству, и лично расстреливал восставших декабристов. За эту услугу он получил генеральское звание, а позже стал комендантом столицы.

К тому же майор Мартынов знал о лютой ненависти царя к Лермонтову и ждал, когда же наконец, пуля горцев настигнет поэта. Но его настигла пуля русского офицера, ничтожного и мелкого, пустого фанфарона, мечтавшего о службе в царской жандармерии.

Николай Павлович, шагая по кабинету произнес вслух:

-Суд божий свершился!

Взял перо и начертал: «Майора Мартынова посадить в крепость на гауптвахту на 3 месяца и предать церковному покаянию».

3 месяца гауптвахты убийце!

Это была единственная по своей мягкости резолюция, которая когда-либо назначалась по дуэльному делу. Она являла прямое и неприкрытое монаршее благоволение, адресованное убийце Лермонтова.

Царь земной передавал дело царю небесному!

Ну и напоследок можно было оказать кое-какие милости и убитому поручику Лермонтову.

Бабка его, Елизавета Алексеевна Арсенева, хлопотала о разрешении перевезти прах внука из Пятигорска в родные Тарханы Пензенской губернии. Старуха сохранила единственную надежду: если добьется разрешения царя, то, может быть, ей самой придется лечь навечно рядом с любимой дочерью и беспокойным Мишенькой. Тогда никто их больше не разлучит!

Ходатайство пошло к императору. Царь, осведомившись о нахождении неизвестных ему Тархан Пензенской губернии, не колеблясь, разрешил сию дальнюю дорогу: «Счастливого пути, поручик Лермонтов!» – произнес царь вслух.

Это была единственная просьба бабушки, по которой она получила за внука полное и безоговорочное удовлетворение.

По зимнему пути, в январские вьюги и метели из Тархан в Пятигорск двинулись верные люди Елизаветы Алексеевны. Путь домой был долгим и трудным, через всю Россию. Бабушка томилась, ожидая последней встречи с любимым внуком. В фамильном склепе готовили могилу.

Бабушка ждала и томилась. Боялась не дождаться. Плакать больше не могла: не было слез. Над старческими глазами плотно опустились и не поднимались омертвевшие веки.

Да и то сказать – незачем было уже глядеть старухе на этот страшный и опустевший мир:

Где преступленья лишь да казни,

Где страсти мелкой только жить…

Эдуард Карибджанян

Преподаватель-филолог