Десять дней отделяют нас от событий, прокатившихся по России в последний январский день. Выводы сделаны. Задержанные, среди которых было немало журналистов, выпущены, однако вспоминать и анализировать все произошедшее нам предстоит еще долго. О том, как это было, — в откровенном специальном репортаже нашей коллеги Ольги Васильевой для «Новой газеты».

ЖУРНАЛИСТА ЗАДЕРЖАЛИ НА МИТИНГЕ, КОТОРОГО НЕ БЫЛО

Слово «митинг» употреблять не буду (в Пятигорске не было ни одного митинга за все восемь лет, что я живу в этом городе). Так что на место несогласованной акции 31 января (впрочем, как и 23-го) я отправилась для проформы, а редактору краевой газеты, приславшему мне эсэмэску с просьбой написать репортаж, ответила, что вряд ли что-то состоится, наверняка площадь перекроют. Площадь перед зданием администрации, действительно, была огорожена, по периметру стояли полицейские.

31 января, 12:00. Я в сквере, и задерживаться здесь не собираюсь, уже понятно — никакой акции не будет, журналистов тоже нет. И гуляющих не видно. Разве что девушка с собакой. Но много полицейских и людей в штатском. Вот полицейские повели через сквер и пустую площадь какого-то очкарика с рулоном ватмана в руках. Вот еще одной не состоявшейся пикетчице, седой бабуле, не дали развернуть картонку с какой-то надписью и тем же путем повели в здание мэрии… Но минут через десять отпустили. Я подошла к ней с расспросами. Думаю, это и стало основанием для обвинения — нас уже снимали на телефоны двое провокаторов.

12:20. Возвращаюсь домой. Через квартал от сквера меня догоняют двое в штатском. Не представившись, требуют предъявить документы.

Удостоверение члена Союза журналистов России с крупной надписью «Пресса» на них не производит никакого впечатления,

меня препровождают в здание мэрии, а потом во внутренний двор, в большой зеленый автобус.

12:30. Автобус полон, человек двадцать… Где они взяли столько задержанных? В сквере я их не видела. Потом узнала: народ хватали на подступах к скверу и площади — в кофейне, у библиотеки, банка…

13:00. Официальное время моего задержания, указанное в протоколе. Мы в ОВД на улице Рубина, стоим вдоль стен в узком коридоре. Снующие полицейские буквально задевают нас носами. Они перекликаются между собой, и мы узнаем, что задержано в этот день 47 человек.

Через полчаса меня уводят в комнату следственных действий.

13:30–21:30. Комната, где я провела на ногах еще восемь часов. Здесь нет стульев, кроме тех, на которых сидят полицейские, опрашивающие задержанных. Задержанных, кроме меня, четверо, я буду называть их условно — девушка из кофейни, путешественница и бабуся с картонкой. Девушку из кофейни опрашивают первой, опрос длится около трех часов. В ее телефоне, который она безропотно отдает, полицейского интересуют соцсети, в первую очередь Telegram. Увидев группу Волкова, полицейский повышает голос:

— Ты целенаправленно пришла на митинг!

— Да не было митинга…

— Что делала на площади?

— Не была я на площади, я пила кофе. Возьмите видеозапись с камер наблюдения у кофейни. Мы договорились встретиться со знакомым, его зовут Дима, он член Российского союза молодежи, он должен быть на этой записи, он у меня в контактах, вызовите его как свидетеля.

(После суда, уже дома, она позвонила мне: подавать апелляцию не будет, родители выяснили, что видеокамер у кофейни нет, а свидетель, на которого она ссылается, зазывавший ее на встречу в этот день, оказался провокатором. Представил на нее ориентировку и обозначил ее как координатора акции.)

Невыносимо жарко, очень хочется пить, девушка-полицейский достает из своей сумки бутылочку с водой и одноразовые стаканчики. Каждому из нас достается по три глотка.

Телефон пока не отобрали, и я читаю ответные сообщения: дозвониться ни до дежурного, ни до начальника участка никто не в силах, местные журналисты пытаются выяснить мою участь через знакомых и родственников в силовых структурах (здесь, на юге, считают, что так куда действеннее). Редактор «Открытой газеты» Людмила Леонтьева просит, чтобы я дала трубку полицейским, она подтвердит, что у меня задание, но те трубку не берут.

В открытую дверь нашей комнаты видна стеклянная перегородка с надписью «Дежурная часть», у окошка громко скандалит адвокат, требуя пропустить его к задержанной. Ему отвечают, что таковой нет. Но девушка из недр участка слышит его и откликается. Защитник и жертва беззакония счастливо воссоединяются.

Девушку отпускают домой, мы увидим ее только на следующий день в здании суда.

Полицейские не мешают нам тихонько переговариваться. Я, наконец, узнаю, что написано на картонке 65-летней пенсионерки Валентины Юрьевны: «Страна, просыпайся!»

Опрашивают путешественницу. Она из Тулы, остановилась в Кисловодске, вчера была в Архызе, завтра у нее оплачен тур в Чегем…

Полицейский отказывается смотреть вчерашние снимки Архыза в телефоне путешественницы: «В нужном месте в нужный час оказалась», — ехидно говорит он ей.

Узнаю, что человек пять после пятичасового стояния отпустили: тех, у кого дома дети, беспомощные старики или животные. Среди них задержанная в сквере девушка с собакой, молодая мамочка с африканскими косичками, еще одна, к которой пришел адвокат.

Догадываюсь, что меня вряд ли сегодня отпустят, прошли семь часов задержания, личность моя установлена.

21:30. Актовый зал ОВД. В нем — человек пятнадцать еще не опрошенных. В первом ряду и на сцене в поте лица трудятся «протоколисты». Наконец-то можно присесть, есть чем дышать, приоткрыто окно. С самого начала тут можно было без проблем разместить всех задержанных, количество сидячих мест позволяет. Почему этого не сделали? Зачем нужна эта многочасовая пытка спокойных людей, на вид ботаников — на ногах, в душном помещении, без воды?

Меня опрашивает старший лейтенант Попов, на протоколе пишу, что считаю свое задержание незаконным, попыткой воспрепятствования профессиональной деятельности, ссылаюсь на Конституцию и Закон «О СМИ». Писать объяснительную отказываюсь, ссылаясь на 51-ю статью Основного закона РФ. Старлей подзывает двух понятых засвидетельствовать мой отказ, который, как он дает понять, усугубит мое положение.

22:00–23:00. Опять на ногах, опять в битком набитой комнате, где оформляют административных: здесь откатывают пальчики (я отказываюсь), забирают под опись все личные вещи, распределяют народ по камерам. Требуют, даже у женщин, шнурки от обуви. Женщины сопротивляются, задают много вопросов. У маленького лысого майора, руководящего процессом, сдают нервы, он матерится и орет, что весь этот бардак ему надоел и что он ждет не дождется, когда же наконец подпишут рапорт о его отставке, который он давно подал…

Среди нас — 45-летний пенсионер, красавец-подполковник, бывший офицер Росгвардии: «Меня трудно чем-то удивить… но такого беспредела не ожидал». Уверяет, что в Росгвардии много порядочных.

При задержании он оказал сопротивление. Его единственного потом поставили враскорячку и обыскивали. Я не от него одного уже слышу, что

подошедших людей в штатском, со спины выхватывающих телефон из рук, люди воспринимали как налетчиков, отбивались, кричали «караул!».

Мне приносят пять бутылок воды! Передала коллега, журналистка. Для некоторых это была единственная возможность попить до суда.

23:00. Камера. Два на три, три узких скамьи по периметру. Нас здесь шестеро. Есть окошко под потолком, не жарко. Соседняя камера побольше, но там ни окна, ни вытяжки и страшно жарко. Ночью две девчонки, которым там стало плохо, перебираются к нам. Камеры не убраны, не дезинфицированы, все щели в скамьях забиты бычками.

Мужских камер тоже две. А туалет с раковиной один, в конце коридора, общий. Там ни бумаги, ни мыла. Дверь в отхожее место не закрывается, а напротив — видеокамера. В отделении страшная вонь.

Мои сокамерницы — все с высшим образованием красивые женщины. Все не против, чтобы я указала их фамилии, но все-таки пусть будут под псевдонимами.

«Путешественница», она же профессиональный психолог. «Бильдредактор». «Художник». «Вкладчица» (пенсионерка 65 лет, задержана возле банка на площади). «Жена», 40 лет, то и дело плачет. Задержана вместе с мужем, но его, как и многих мужчин, поскольку камеры переполнены, увезли в полицию Минеральных вод. Очень за него переживает. Завтра ее ждет еще большее потрясение: мужу дадут пять суток.

Спать невозможно, поэтому говорим всю ночь.

Путешественница — о своей кругосветке, о том, что ей никогда не было страшно садиться в чужую машину и никогда не было проблем со стражами порядка ни в одной стране Европы, Латинской Америки, Азии. И что среди полицейских немало импотентов — профессионально выгорают. Наверное, она хороший психолог, потому что единственная из нас смогла заснуть в таком скрюченном состоянии и спала крепко, до утра.

Бильдредактор, высокая, модельной внешности девушка, единственная из нас то и дело стучала в дверь камеры и просила, «что положено по закону»:

— Господа полицейские! У нас все-таки пандемия, камера переполнена, но нет элементарных антисептиков, я очень боюсь заразиться, пожалуйста, будьте добры, у вас там на столе санитайзер, и выдайте нам маски.

— Да *** [шлюха], ты *** [офигела], что ли? Какие тебе, сука, на *** [хрен] маски? Это Россия!

Через 10 минут она опять стучит с очередной просьбой и снова получает порцию мата.

Но два раза ей удалось своего добиться. У «вкладчицы» ночью разболелась голова, она непрерывно стонала… Бильдредактор трижды ныряла в густопсовый мат и все-таки выпросила цитрамон. И на следующий день, в понедельник, тоже с третьего захода выпросила телефон, чтобы в присутствии полицейских позвонить на службу. Веселая и бесстрашная. Повезло тем, кто с ней работает.

Около полуночи меня препровождают в знакомую, уже пустую комнату, где накануне я провела на ногах восемь часов. Теперь предлагают стул. Мужчина в маске представляется сотрудником ФСБ, подполковником Юрием Михайловичем Дымовым. Говорит, что узнал о моем задержании из СМИ. Расспрашивает об обстоятельствах задержания и почему не защитилась специальным жилетом и редакционным заданием.

Объясняю, что уже много лет я — свободный журналист, работающий дистанционно. Печатаюсь в разных СМИ, редакции которых находятся в Москве и Ставрополе. Никогда не видела редакционное задание, высланное по электронной почте. Никогда не слышала, чтобы редакции заказывали жилеты нештатным авторам, тем более высылали их куда-то в провинцию. Эсэмэска от редактора «Открытой газеты» с просьбой написать заметку есть в изъятом телефоне… А постоянное место работы у меня — Фонд защиты гласности, я — собкор в СКФО. Фонд не занимается политикой, а мониторит нарушения прав журналистов, выпуская дайджест, в который мы, собкоры, сообщаем о любых поползновениях на прессу: отказ в информации, судебные иски, незаконные увольнения, нападения, аресты… Не даем никаких оценок, просто фиксируем. На акциях присутствуем как наблюдатели. Пятигорск в мои сводки не попадал, в основном Ставрополь, Дагестан, Чечня, Ингушетия.

— Вот какой смысл в моем задержании? — спрашиваю собеседника. — Ведь уже ушла по той же причине, что и 23-го: не о чем сообщать. Так нет же, догнали, задержали, посадили…

Подполковник соглашается: ситуация неприятная, смысла в моем задержании мало. И дает расплывчатое обещание типа «что-нибудь придумаем»… Но не придумали.

Получила сутки ареста, как и все остальные задержанные женщины.

Ночью к нам, «политическим», подсадили уголовницу-алкоголичку, которая, по ее словам, когда-то отсидела за драку с полицейским. Зовут Неля — на вид лет 80 (оказалось, 48). Рот не закрывается ни на секунду, в потоке мата прослеживается: вы бабы — дуры, если думаете в чем-то завтра убедить судью, там все решено и проштамповано, не хотите сесть на 15 суток — признавайте вину.

Потом она перешла в другую камеру.

Мои сокамерницы никогда не общались с журналистами, и им было интересно все, что я говорила. Никогда у меня не было столь благодарной аудитории, никогда меня так не слушали… Садиться чаще, что ли?

У меня были суровые родители, фронтовое поколение, не умеющее ласкать и хвалить детей. И я теперь понимаю, сама недалеко от них ушла. Но вот это поколение, сидящее со мной в камере, какое-то совсем другое: более открытое и веселое, абсолютно бесстрашное, не скупое на добрые слова, умеющее их говорить.

…Утром мы пытаемся, не стукаясь лбами, делать зарядку, разминаем затекшее тело. «Вкладчица» поражает всех, сделав шпагат на скамейке, а ей 65 лет, между прочим. Ни у кого нет расчески, салфеток, никто не рискует умываться в таком туалете. Измученные, потные, грязные, мы за ночь подозрительно стали похожи на правонарушительниц.

Мне приносят передачу, и все дружно радуются: там маски, салфетки, конфеты, печенье, сыр, пластиковые стаканчики, пакетики с чаем и кофе. Бильдредактор опять делает попытку выпросить теперь уже кипяточку, но вновь огребает по полной, хотя смена поменялась. Долго пытаемся растворить кофе в холодной воде.

Из соседней камеры приносят от некоего Магомеда контейнер с мантами. Его умница-жена налепила столько, что наелись все четыре камеры.

В здании суда встречаемся с кормильцем. Узнаю, что это Магомед Аламов. В сквере он, как и его коллега Константин Гусев, были наблюдателями от общественного объединения «Комитет против пыток».

1 февраля, 14:00. Здание Пятигорского городского суда. Сбитая в кучу, измученная толпа худеньких, как макаронины, молодых женщин, не понимающих, что происходит, и вальяжно плывущие в своих мантиях, как баржи, вершители их судеб. В каждую из мантий могли бы завернуться три «нарушительницы правопорядка».

Никому из нас не выдали в полиции копию протокола о задержании, хотя просили и требовали все. Никому перед судом не вернули телефон, чтобы сделать звонок адвокату. Ни разу не зачитали права — ни в полиции, ни в суде. Не дали ознакомиться с делом, с показаниями свидетелей. Уже дома, получив постановление суда, я узнала, что мои свидетели — Акименко А.С. и Матвеев К.В. По их показаниям, я «участвовала в публичных призывах и массовом одновременном пребывании и передвижении граждан в общественных местах, что повлекло нарушение общественного порядка или санитарных норм и правил… или помехи пешеходам и транспорту…» (КоАП, часть 1, ст. 20.2.2.).

Никому не дали бумагу, ручку и просто время, чтобы написать любое ходатайство: об адвокате, о приобщении видеозаписей с камер наблюдения на площади, о вызове свидетелей… Женщины сначала недоумевали, зачем нас привезли так рано, когда мужчин только начали пропускать через судебное сито, почему вообще их первыми, а не нас? Потом поняли — чтобы мы встречали их и узнавали: этому дали пять, этому десять суток… Точный психологический расчет. Ужас охватил девчонок — четверо разрыдались. Потом они радовались суткам ареста, считая это большим везением.

Красавец-подполковник тоже получил сутки. (Мы потом созванивались, он настроен дойти до ЕСПЧ).

Штамповал все эти решения (3–5 минут на человека) судья по фамилии Лихоман. Лет пять назад я написала о нем в «Открытую газету», статья называлась «Имитация торжества правосудия». Он тогда присудил мизерный штраф в 10 тысяч рублей владельцам мусоросжигательного завода вместо того, чтобы его закрыть в городе-курорте.

…У меня суд прошел как у всех. Его вступление: «Вы что хотите, как в 17-м? Там тоже именно так все начиналось!» Он — про «знаки отличия» для прессы, которых на мне не было, я — про роль наблюдателя общественной организации. Он — о провокационной роли журналистов. Я — о воспрепятствовании профессиональной деятельности.

Итого: административный арест на сутки.

Около 18:00. Едем в автозаке в полицию, за вещами. Молодая мама с африканскими косичками включила в своем телефоне какую-то группу на английском языке и подпевает. У нее единственной его не изъяли, потому что отпускали до суда домой к детям — четырех и семи лет. Арест заменили штрафом.

Молодой парень-конвоир сидит напротив и смотрит на нее с тоской. Они только что выяснили, что живут в одном доме.

— 10 тысяч, — говорит она. — Как раз получила детские пособия, отдам.В полиции опять столпотворение, от нас требуют, уже по второму разу, отпечатки пальцев. Женщины просят ссылки на закон. Маленький лысый майор опять матерится и грозит, что все, кто не сдал отпечатки, будут сидеть еще сутки — плевал он на постановление суда. У меня нет сил, я спускаюсь в подвал, сдаю отпечатки, а потом брожу по коридорам, растопырив черные пальцы, потому что в туалете нет мыла. «Художница» и «пикетчица» от процедуры наотрез отказываются.

20:00. Покидаю участок. А «художницу» (она потом звонила), действительно, продержали до утра, пока не сдалась. Отсидела 15 часов сверх суток.

Глубоким вечером позвонили из Москвы, из «Кавказского узла», расспрашивали о задержании и аресте. Утром читаю на сайте их заголовок: «В Пятигорске на митинге в поддержку Навального задержана…»

Сколько раз можно повторять: не было никакого митинга!