ПОЭМА
1
Она придет – жизнь ярче и полней,
она уйдет – все суетно и мелко,
и мысль покорно движется за ней.
как за магнитом компасная стрелка.
Лишь это имя назовет любой –
и сразу жизнь становится прекрасней.
Вот если это все и есть любовь –
так, значит, он влюбился в первом классе.
Отца и мать не помнил он совсем,
а жили они с бабушкою вместе-
но — и ее не стало,
и лет в семь
В детдом он прибыл – бывшее поместье.
Гнездо дворян,
с пристройками, с прудом,
с аллеей лип,
по книгам нам знакомым, —
все,
что для прочих – просто детский дом,
для них, сирот,
все стало отчим домом.
Пришлось недолго жить ему
с душой,
тоской и одиночеством зажатой.
Тот день — как праздник —
яркий и большой:
Оксана к ним пришла в отряд вожатой.
А он подрался с мальчиком одним
И наказанья ждал,
забившись в угол.
Когда склонилась девушка над ним.
Сжал кулаки он для отпора туго.
— Себя в обиду, вижу, не даешь.
«Что дальше будет?» – ожидает Вовка.
Погладила.
— Ну, не уколешь, еж? –
Мальчишке стало чуть неловко.
Но он,
давно не ласканный никем,
озлобленный, разгоряченный дракой,
ее ладонь прижал к своей щеке
и, сам не зная почему,
заплакал.
Как тяжело на корточках ему!
Но ни за что не изменил он позы.
И у нее,
Бог знает почему,
вдруг на ресницах показались слезы.
Они нужны друг другу,
и о той
минуте
будут помнить свято.
Была Оксана тоже сиротой
и тоже здесь жила,
учась в девятом.
Лишь только намекни ему она –
пойдет на все, рискуя головою.
Но если у него она одна,
то у нее теперь их было двое.
В тринадцать лет к ним в дом пришла беда:
Отец и мать погибли оба.
Ужас
надолго поселился в ней тогда.
К кому идти за помощью?
К кому же?
— О Господи! – молила. — Навсегда
пошли мне друга верного и мужа! –
Она в детдоме новую семью
нашла.
Пришли уверенность и сила.
Стыдилась веры в Бога,
но свою
мечту о друге-муже
сохранила.
Оксана свято верила :
придет
он,
рыцарь мысли, мужества и чести,
природой для нее лишь сотворенный,
тот,
с кем горевать и радоваться вместе.
И он ворвался в девичье житье.
Хоть было все неромантично — просто,
Оксана твердо знала,
что ее
судьба отныне и навеки –
Костя.
В ее глазах, плечист и темнокож,
он не имел ни одного изъяна.
Хоть на Онегина и не был он похож,
себя Оксана мыслила Татьяной.
Но если Костя приведет жену –
ни свекра, ни свекрови, ни золовки.
Он, беспризорник в прошлом,
лишь одну
Оксанушку считал родной.
А Вовка
увидит Костю рядом с ней —
и вот
вмиг оставляет стайку ребятишек,
подходит к ним —
и хлоп его в живот:
пока не мог он дотянуться выше.
Но парень обнимал его:
— Чудак!
Зачем, скажи, ты веришь в эти басни?
Ведь у меня с Оксаной — просто так.
Серьезное же — это у тебя с ней.
2
Жизнь обещала дивные дары.
Светились очи счастьем у Оксаны.
И полетело все в тартарары:
мечты, надежды, замыслы и планы.
«Вставай, страна»… – сурово пел народ.
Найди себя в литых шеренгах строя.
« С фашисткой силой »…
Сорок первый год.
« с проклятою »…
Июнь. Двадцать второе.
Метались люди, сорванные с мест,
шли по дорогам воинские части…
И самолет над нею,
словно крест,
положенный на будущее счастье.
Мир для нее – ревущий океан.
А кто она в нем?
Утлый челн, иль щепка?
Ей даже круг спасательный не дан.
Хотя б доска, чтоб ухватится цепко.
Была б хоть кромка берега видна…
Не охватить стихию общим взглядом.
И в этой буре
девушка одна.
Но где ж одна!
Она со всем отрядом.
Да взрослого ни одного с ней рядом.
Для малышей она, что свет в окне.
Оксана:
— Что мне делать с вами, детки? –
и плачет.
А они прильнули к ней,
как ягодинки облепихи к ветке.
Нет, нужно перестраиваться ей,
как говорят военные,
на марше,
ежеминутно делаться взрослей,
раз никого нет опытней и старше.
Бомбежки, крики, мертвые тела…
Оксана малышей,
хоть и устали,
как перепелка выводок, вела
подальше от центральной магистрали.
Висит на каждом с лямками мешок,
как в годы те говаривали, — с и д о р.
Затягивай потуже ремешок.
Пайка сухого,
что завхоз им выдал,
Хватило лишь на ужин. Рад не рад,
переходи на «бабкин аттестат».
Когда ж кормить не станут задарма,
то следует подножные корма
использовать.
Картошка и пшеница
да прочая степная благодать –
жить можно будет, если не лениться,
хотя придется и поголодать.
Лопух – тарелка, пальцы вместо вилки,
печеная в золе картошка – хлеб.
Скорей бы переправиться за Днепр!
Отряд остановился на развилке.
Какой идти дорогой?
Выбирай!
«Узнать бы, где находимся теперь мы!» —
Поникли все.
Вон хата и сарай.
— Не унывать! Ночлег у той вон фермы!» —
Еще усилье — и летят мешки на землю с плеч.
Прекрасно жить на свете!
Чуть ожили — и вот уже смешки,
потом и смех…
Что до войны им?
Д е т и !
Оксана:
— Гуси, гуси! … — Га – га- га! –
ребята дружным хором.
— Есть хотите? –
Те вразнобой: — Хотим!
— Ну да!
— Ага! —
Оксана засмеялась: — Ну, летите…
Вы трое улетайте по дрова
( не будет дров — сухой бурьян сгодится),
девчата за картошку,
ну а вам
двоим
лететь к колодцу за водицей. –
Тень от сарая на восток легла.
Оксана как-то сразу и не вникла
в то, что стряслось,
когда из-за угла
вдруг вырвались, чихая, мотоциклы.
Ребята вмиг оставили дела.
Кто это?
Френчи, автоматы…..
Фрицы!
— Ну, все! Конец! —
Оксана поняла:
за Днепр к своим уже им не пробиться.
Один… два… десять… Двадцать человек…
— Из хаты вещи выносите! Ну их! —
велит Оксана. А из окон : — В е г ! —
Мешки на землю полетели. — Р у и х ! –
Командует высокий офицер.
К нему Оксана, туго подбирая слова:
— Геноссе… Фу ты! … Как там? Герр!
Позвольте… киндер шляфен ин … сарае. –
Индейцем Вовка прыгнул за бревно
И притаился ежиком ершистым.
Фриц недовольно повернулся, но
вдруг просияла рожа у фашиста.
Сотрет его Володя в порошок,
пусть только прикоснется он к Оксане.
А немец милостиво этак:
— Ка – р а – ш о ! –
Оксана улыбнулась ему:
— Данке. –
Ужели же глаза ему не лгут?
Вот бы увидел Костя в этой роли
Оксану?
А довольный немец: — Гут! –
и по щеке ее похлопал: — Фройлен! –
Ну, это извините уж! И вот
Володя быстро из укрытья вышел,
к врагу подходит он
и — хлоп его в живот
(пока не мог он дотянуться выше).
— О Боже! Что ты делаешь, пострел! –
Лицо Оксаны стало белым-белым.
А покрасневший немец озверел:
швырнул мальчишку —
И за парабеллум.
Она вскричала
— Что ты! Не стреляй! –
Ни перед кем еще на целом свете
не унижалась так Оксана.
— Кляйн! –
она твердила.
— Дас ист киндер! Дети! –
Как ветром пух,
смахнуло детвору.
Солдаты ржали.
Офицер неловко
засунул парабеллум в кобуру.
Оксана хвать мальца за руку.
— Вовка!
Для них всем жизням нашим – грош цена.
Сама от унижения сгораю. –
За плечи, мягко обняв пацана,
Оксана повела его к сараю.
— Ну посуди: какой сейчас резон
их озлоблять нам?
Золотым червонцем,
не выдержав, стекло за горизонт
в горниле зарева расплавленное солнце.
3
В душе ее
такой, как в пору ту,
из чувств и мыслей не бывало смеси.
Слепым щенком в водовороте туч
Барахтался новорожденный месяц.
И маяками звезды не горят.
Перед усталостью и сном не устояли
ребята:
будто клавиши рояля,
на сено тесно уложились в ряд.
Не спит Оксана. Ту или не ту
играет роль? Сейчас тут не до форса.
Вдруг заскрипела дверь,
и , темноту
пронзив,
луч света в крайнего уперся.
Провел по спящим, как карандашом,
который всю зачеркивает строчку.
Когда же луч до девушки дошел,
остановился.
Дрогнул, ставя точку.
— Во-он! – закричала шепотом она.
Володя вжался в стенку жарким телом.
И все. Заледенела тишина.
— Капут все киндер! –
щелкнул парабеллум.
Что мог он, мальчик? Стукало не в лад
его сердчишко,
пальцы сунул в уши.
…. Вставая, буркнул немец: — Шо – ко – лад, —
и положил под сидор что-то. – Ку – ши.
4
Проснулся Вовка позже всех.
Сарай
был пуст.
Ни облачка на небе.
Хрустальный воздух… Чем тебе не рай?
Брань воробьев и ласточиный щебет.
Касатки облепили весь карниз.
Повисла сетка паутинных ниток,
и солнце,
златокудрый альпинист,
штурмует склон заветного зенита.
А может, ночью это был лишь сон?
Но только нет!
И мерзостен, и гадок
вновь становился мир: увидел он
в руках Оксаны стопку шоколадок.
На них
завороженные совсем
глядели дети, ставши на носочки.
Так рассчитав, чтобы хватило всем,
она ломала плитки на кусочки.
Страх, ожиданье, веру затая,
она остаток в яркой упаковке
протягивает на ладони Вовке:
— А это, Вова, порция твоя. –
Рука Оксаны опускалась вниз,
обертка в ней играла блеском лака.
Хотел мальчишка крикнуть:
— Подавись! –
Но ткнул лицо в ладони и заплакал.
5
Вожатая построила отряд.
— Мои родные!
Как желаю всем я
увидеть час победы!
Но навряд
еще мы с вами встретимся.
По семьям,
не сомневаюсь, разберут вас те,
в ком сердце есть, и разлетится стая. –
… Дней за пять, будто льдинка в теплоте,
пройдя по селам, весь отряд растаял.
Последним Вовка был. Мечтал простак:
пусть что угодно, только жить не врозь бы!
Оксана же ему сказала так:
— Есть у меня к тебе большая просьба.
Когда сметем с земли всю эту гнусь,
отыщешь Костю и вручишь ему ты
письмо вот это.
Выполнишь?
— Клянусь!
— Не сомневаюсь в этом ни минуты.
6
Умолк Владимир, кончив свой рассказ.
Глядим в окно вдвоем с немою болью.
Какою же коварной в этот раз
явилась осень к нам на Ставрополье!
Как будто на сады пахнула смерть:
деревья – замороженные туши,
и стукались о земляную твердь,
подпрыгивая,
каменные груши.
Листва пожухла на вершинах крон…
И оттепель за холодами следом.
Как по тылам,
циклон, прорвавши фронт,
прошел по краю беспощадным рейдом.
— А как же клятва? Выполнил? —
спросил
Владимира я. — Где же люди эти? –
И у меня едва хватило сил
сдержать себя,
когда он так ответил:
— Не полностью.
— Да как же ты…
— Не смог.
И выполнил всего наполовину.
Я Костю отыскал,
а вот письмо…
Мой друг погиб на подступах к Берлину. –
В глазах у собеседника – тоска.
Еще вопрос — и больше я не стану
пытать его.
— Скажи мне, отыскать
потом тебе не удалось Оксану?
— Не удалось.
Да нет ее в живых.
Скрывается? Чего бы это ради?
Прочти письмо. —
И я в руках своих
держу потертый листик из тетради.
« Любовь моя!
Что сделали со мной,
описывать мне больно и неловко.
На миг представлю —
и в глазах темно.
Тебе об этом все расскажет Вовка.
В моем мозгу подобием сверла
мысль вертится и не дает покоя.
Ты спросишь:
почему не умерла
я прежде,
чем произошло такое?
Мне нечего за жизнь свою краснеть,
опять пришла я к выводу, промучась.
Я не имела права умереть
и малышей обречь на ту же участь.
Теперь же у меня то право есть.
Детей пристрою, думала, и сразу…
Но умереть без пользы? Что за честь?
Оставить на земле моей заразу?
Я атеистка, и моей ноги
ни разу в церкви не было, и все же
я умоляю:
— Боже, помоги
Мне жизнь свою продать им подороже!
Единственно, что жалко мне, — любви,
что никогда не встретимся с тобою.
Мой друг любимый! Костенька! Живи
и дважды счастлив будь —
за нас обоих».
