В день поминовения Великомученицы Анны, 26 июля (а по привычному нам новому стилю 7 августа), коменданту крепости Ивану Курило и начальнику кисловодского кордона генерал-майору Станиславу Мерлини предстояли немалые хлопоты. К джантемировским воротам, укрытым среди земляных валов, небольшой, простоявшей в этих местах уже 17 лет крепости тянулся обоз из карет и дорожных возков, охраняемых казаками. Это пожаловал к богатырской воде-нарзану поправить здоровье сам генерал от кавалерии Николай Николаевич Раевский-старший – живая легенда, участник и герой едва ли ни всех войн, которые вела Россия за предшествующие три десятилетия.
Это его, Раевского корпус, оборонял в одиночку Смоленск против всей Grande Armee Наполеона, а потом защищал курганную батарею в самом пекле Бородинского поля. Это его, Раевского войска, штурмом брали Роменвильские высоты в Париже. Вместе с генералом прибыли его дочери: Мария и Софья,- сыновья: Николай и Александр (встретивший путешественников в Пятигорске), — крестница, молодая татарка Зара, по-русски Анна Ивановна, врач Е. П. Рудыковский, домашний учитель Фурнье, гувернантка мисс Мятен.
В одной карете с Николаем-младшим ехал молодой, невысокого роста титулярный советник, смуглый с кудрявыми черными волосами – некто Александр Пушкин, подающий надежды начинающий литератор, тот самый, чья поэма-сказка «Руслан и Людмила» уже вышла в печать в журнале «Сын Отечества». Он присоединился к Раевским в Екатеринославе, страдая лихорадкою, испросил для лечения отпуск у своего начальника И.Н. Инзова. Путь проделан неблизкий, через Нейнебург, Мариуполь и Таганрог, а потом – через бескрайние донские степи. После пыльных дорог Новороссии путешественникам открылась лазурная гладь Азовского моря. Мария Николаевна Раевская позднее писала об этом: «Увидя море, мы приказали остановиться, вся наша ватага, выйдя из кареты, бросилась к морю любоваться им. Оно было покрыто волнами, и не подозревая, что поэт шел за нами, я стала для забавы бегать за волной и вновь убегать от нее, когда она меня настигала; под конец у меня вымокли ноги, я это, конечно, скрыла и вернулась в карету. Пушкин нашел эту картину такой красивой, что воспел ее в прелестных стихах, поэтизируя детскую шалость; мне было только 15 лет:
Я помню море пред грозою. Как я завидовал волнам, Бегущим бурной чередою С любовью лечь к ее ногам…»
На Дону, в станице Аксай, путешественникам, державшим путь на юг, обыкновенно приходилось останавливаться в ожидании переправы. Раевские и Пушкин побывали в старом Черкасске, прежней столице войска, пониженной в статусе из города до станицы. В Новочеркасске они нанесли визит прославленному атаману Всевеликого войска донского генерал-лейтенанту Андриану Карповичу Денисову, служившему некогда под началом самого А.В. Суворова. Здесь Пушкин, по свидетельству доктора Ефстафия Рудыковского, в нарушении советов врача «…покушал бламанже и снова заболел».
В дороге поэт вообще доставлял доктору немало хлопот, нарушал рекомендации медика, ездил налегке без шинели. «Лечу, как самого простого смертного, – писал Рудыковский в своих «Записках медика», – и на другой день закатил ему хины. Пушкин морщится». Уже на Горячих водах, то есть в Пятигорске, доктор становится жертвою шутки Пушкина. Поэт, заполняя книгу, где регистрировались посетители Вод, вписал себя недорослью, а Рудыковского лейб- (то есть придворным) медиком. Такие вольности в николаевскую эпоху были далеко не безобидными. Врач Рудыковский и сам увлекался стихосложением. Евстафий Петрович писал патриотические стихи. Некоторые из них: «Крыса», «Насильный брак» — были довольно популярны. Именно как поэт, а не как врач, Рудыковский попадет позднее в энциклопедию Брокгауза и Евфрона. После памятной поездки он напишет шуточные строки: «О нарзан, нарзан чудесный! С Пушкиным тебя я пил, До небес превозносил Он стихами, а я — прозой». Пушкин, шутя, отозвался о поэтических опытах доктора эпиграммой: «Аптеку позабудь ты для венков лавровых, И не мори больных, но усыпляй здоровых».
Бенкендорфу Пушкин писал, что едет на Кавказ в действующую армию проведать брата Льва Сергеевича, брата же уверял, что едет в Грузию повидать Н.Н. Раевского-младшего. Среди причин, подвигнувших Пушкина к новой поездке можно предположить и желание встретиться с другими своими давними знакомыми. На Кавказе служило немало декабристов, разжалованных в рядовые: В.Д. Сухоруков, 3.Г. Чернышев, М.И. Пущин, Н.Н. Семичев, А.С. Гангеблов, И.Г. Бурцов (последний даже дослужился до генерал-майора). Обер-квартирмейстером Отдельного кавказского корпуса состоял в те годы товарищ Пушкина по Царскому Селу Владимир Вольховский, один из лучших учеников лицея («Спартанскою душой пленяя нас, Воспитанный суровою Минервой, Пускай опять Вальховский сядет первый, Последним я, иль Брольо, иль Данзас…»). Журналисты полагали, что Пушкин отправился на Кавказ за поэтическим вдохновением. Сам поэт возразит на это в своем «Путешествии в Арзрум…»: «Искать вдохновения всегда казалось мне смешной и нелепой причудою: вдохновения не сыщешь; оно само должно найти поэта». Многие ждали, что поэт воспоет подвиги русского оружия в войне с турками и прославит успешного и опытного, но не слишком любимого среди солдат полководца – Иван Федоровича Паскевича. Однако Пушкин куда больше внимание уделит предшественнику Паскевича на посту командующего Отдельным кавказским корпусом, необыкновенно популярному в народе и в войсках генералу от инфантерии Алексею Петровичу Ермолову. Ради встречи с Ермоловым поэт сделает большой крюк через город Орел.
Теперь, весною 1829 года, на Кавказ спешил уже не молодой начинающий литератор, а первый поэт страны, чье имя было известно всей читающей России. О приезде знаменитости загодя писали газеты. Во время этой поездки Пушкин дважды заглянет на Кавказские Минеральные Воды. Сначала он заедет из Георгиевска на один день в Пятигорск, на Горячие воды, где, как и девять лет назад: «Стоит Бешту остроконечный И зеленеющий Машук, Машук, податель струй целебных; Вокруг ручьев его волшебных Больных теснится бледный рой; Кто жертва чести боевой, Кто почечуя, кто Киприды; Страдалец мыслит жизни нить В волнах чудесных укрепить, Кокетка злых годов обиды На дне оставить, а старик Помолодеть – хотя на миг».
Поэт увидит на курорте благотворные перемены: «чистенькие дорожки, зеленые лавочки, правильные цветники, мостики, павильоны», возвратится в Георгиевск и продолжит оттуда свой путь. Ехать было возможно, лишь дождавшись «оказии» — военного конвоя из казаков, пехоты и пушки с зажжённым фитилем, от которого солдаты в дороге раскуривали трубки. Путь пролегал через Владикавказ по Военно-грузинской дороге в Тифлис, а затем в Армению в расположение войск генерала Паскевича. Здесь находился и Нижегородский драгунский полк, которым командовал старый друг Пушкина Н.Н. Раевский-младший. В рядах того же полка служил и «белокурый брат» поэта – Лев Сергеевич Пушкин.
На обратном пути во Владикавказе поэт встретил известного на весь Кавказ отчаянного храбреца Руфина Ивановича Дорохова и разжалованного декабриста Михаила Ивановича Пущина, со старшим братом которого Иваном Александр Сергеевич учился некогда в лицее. Последние были в ссоре, так как темпераментный Руфин избил денщика младшего Пущина. Пушкину не без труда удалось помирить их. Михаил Пущин направлялся в Кисловодск для лечения старой раны. Р.И. Дорохов и А.С. Пушкин задержались на Горячих Водах.
Кисловодск тоже заметно изменился за девять лет, миновавших с первого приезда. Вдоль берегов Ольховки уже высажены первые аллеи курортного парка. Рядом с источником белеют колонны добротного дома помещика А.Ф. Реброва, вокруг него зеленеет молодой сад, а неподалеку на травертиновом холме над гротом возвышается строгий классический фасад казенной гостиницы Ресторации, воздвигнутой по проекту братьев Бернардацци. Через Ольховку переброшены изящные деревянные мостики. Поэт приехал в Кисловодск примерно 20 августа. М.И. Пущин позднее писал: «…более недели Пушкин и Дорохов не являлись в Кисловодск, наконец приехали вместе, оба продувшиеся до копейки. Пушкин проиграл тысячу червонцев, взятых им у Раевского на дорогу. Приехал ко мне с твердым намерением вести жизнь правильную и много заниматься…» Это, впрочем, не слишком удавалось.
М.И. Пущин вспоминал: «Вообще мы вели жизнь разгульную, часто обедали у Шереметева Петра Васильевича, жившего с нами в доме Реброва. Шереметев кормил нас отлично и к обеду своему собирал всегда довольно большое общество. М.И. Пущин писал о Пушкине своему брату декабристу И.И. Пущину в Сибирь: «Лицейский твой товарищ Пушкин, который с пикою в руках следил турок перед Арзерумом, по взятии оного возвратился оттуда и приехал ко мне на воды,– мы вместе пьем по нескольку стаканов кислой воды и по две ванны принимаем – разумеется, часто о тебе вспоминаем». Известна документальная запись о 19 принятых поэтом ваннах и уплаченных за них 19 рублях, за подписью самого Пушкина. В Кисловодске поэт познакомился с интересным рассказчиком-балагуром, сарапульским городничим Василием Дуровым, братом знаменитой кавалерист-девицы Надежды Дуровой. В своем искрометном смешном очерке о Дурове Пушкин напишет: «Дуров помешан был на одном пункте: ему непременно хотелось иметь сто тысяч рублей. Иногда ночью в дороге он будил меня вопросом: «Александр Сергеевич! Александр Сергеевич! Как бы, думаете вы, достать мне сто тысяч?» М.И. Пущин сообщает, что Пушкин проиграл Дурову по дорогое еще пять тысяч, взятые в долг у наказного атамана. Михаил Пущин хранил при себе выпуск «Невского альманаха» с фрагментом из «Евгения Онегина». Этот журнал, издаваемый Е.Д. Аладьиным, считался в литературных кругах второсортным. Пушкин долго не желал там публиковаться. В 1829 году, однако, в Невском альманахе вышло несколько глав Онегина с иллюстрациями А.В. Нотбека, в том числе нескромным и откровенно неудачным изображением Татьяны Лариной. Пушкин написал на полях, на память Пущину эпиграммы – комментарии к этим нотбековским иллюстрациям. Эпиграммы эти довольно озорного содержания читатель легко может отыскать по первым строкам: «Вот перешед чрез мост Кокушкин» и «Пупок чернеет сквозь рубашку».
Кавказские впечатления оставят огромный след в творчестве поэта, воплотятся во множестве стихов, таких как: «Кавказ», «Обвал», «Монастырь на Казбеке», «На холмах Грузии лежит ночная мгла», «Я видел Азии бесплодные пределы», поэме «Кавказский пленник», путевой очерк «Путешествие в Арзрум», неоконченной поэме «Тазит». Здесь родился замысел романа «На Кавказских водах», воплотившийся, увы, лишь в кратких, отрывочных черновых набросках из которых мы можем узнать лишь имена предполагавшихся героев: Алина Корсакова, Якубович, Гранев, генерал-баба.
8 сентября поэт покинет Кавказские Минеральные Воды и, озарив кавказские курорты своим гением, он заберет с собою в чертоги бессмертия имена своих спутников по кавказским странствиям и навечно прославит в русской литературе «Подкумка знойный брег, пустынные вершины, Обвитые венцом летучим облаков, И закубанскне равнины! Ужасный край чудес!…» Виссарион Белинский очень точно скажет об этом: «…с легкой руки Пушкина Кавказ сделался для русских заветною страною не только широкой, раздольной воли, но и неисчерпаемой поэзии, страною кипучей жизни и смелых мечтаний»!
МИХАИЛ ЕСАУЛОВ, заместитель директора ГБУК СК «КИКМ «Крепость»
Превосходный материал! Музей «Крепость» всегда представляет научные очерки, где каждый факт выверен и интересен.