ВЛАДИМИР СЕКЛЮЦКИЙ, КАКИМ ОН ЗАПОМНИЛСЯ

Владимир Вячеславович Секлюцкий.  Этот высокий, красивый и гордый человек — мой кумир, учитель, друг.  Уже после  нескольких лет общения, частых встреч у него в музее, в его кабинете, работы над новыми изданиями, у нас вдруг случился крутой поворот.

В начале 80-х годов в выставочном зале, который находился на месте сегодняшнего светомузыкального фонтана, проходила художественная выставка, где были представлены разные авторы, в том числе и я, двумя небольшими работами. Это были экстерьерные портреты лошадей арабской породы. Они были в роскошных старинных черных рамах, которые ценой в разы и разы превосходили мою живопись. А мне тогда казалось, что это очень круто.  Подходит Владимир Вячеславович, отводит в сторонку. «Юрий, ну зачем же так мучиться,так скрупулезно выписывать каждую ресницу и другие мельчайшие детали. Твой фотоаппарат сделает это гораздо быстрее и точнее. Нужно, чтобы твоя живопись резко отличалась от твоих фоторабот.  Возьми в руки мастихин», — такие слова я услышал от Секлюцкого…

Вскоре я оказался в его доме. Малюсенькая даже по тем временам однокомнатная квартира, где от пола до потолка все стены были плотно увешены картинами: его и других художников, иногда очень знаменитых, например, Куинджи — на подставах стояли скульптуры, старинные и современные, тут же стоял диван, у стен были штабелями выстроены многие десятки его работ, на подрамниках, в рамах.

Повернув к свету окна мольберт, Секлюцкий ставил на него не спеша, одну картину за другой, это были в основном «марины», морские пейзажи — картины, экспромты, этюды. Все было создано мастихином. Художник будто раскладывал свой пасьянс, молча, практически без слов, изредка бросая на меня пронизывающий насквозь, взгляд…

Как сейчас вижу: он убирает с мольберта последнюю работу,  ставит на него чистый белый, натянутый на подрамник холст, кладет на столик мастихины,  палитру,  выдавливает из больших тюбиков извивающие, словно макароны,  краски разных цветов, протягивает руку к мастихину. И здесь начинается какое то волшебство…

Сейчас, когда у меня много картин Секлюцкого и я имею счастливую возможность оставаться с ними наедине, пропитываться исходящей от них мощной энергетикой, да  и просто в  эстетическом плане наслаждаться ими, меня охватывает дрожь при воспоминании, как яростно и мощно, своими  сильными и длинными пальцами вбивал он мастихином в туго натянутую поверхность холста щедрые порции краски,  создавая будущий «Гранатовый закат»…  А сколько было у него таких закатов, восходов, ночей, с отраженной в сине — черных волнах, луной. Если это был экспромт, художник, как правило, должен был его закончить за сеанс. Это всегда была импровизация — он и сам часто не знал, как все  закончится. Это и есть творчество. Интересно было наблюдать за его пальцами, но еще интереснее — за его лицом, его глазами,  мечущими искры страсти, вдохновения.

Такие моменты не проходят бесследно. Этот легендарный человек дал мне очень много. От него не исходило никаких технических поучений, он считал, что в творчестве нужно быть абсолютно свободным, дерзким, забыть все каноны и все, что может сковывать художника —  никаких авторитетов. Снова и снова Мастер повторял: творчество это работа,  которая делается мозгами и сердцем. И в первую очередь нить должна быть протянута от сердца к предмету творческого воспевания, обожания на данный момент… Так это, примерно, и происходило.  Я стал пристальнее вглядываться в работы, выполненные в этой технике, бывая в других городах. Естественно, с того момента я был не разлучен с мастихином.  Он  даже тормозил, когда я переусердствовал – «только не надо рельефа ради рельефа». Но все чаще и чаще на моих фотовыставках живопись присутствовала. А те две работы в старинных рамах висят у меня в квартире на почетном месте (в этом материале они тоже есть). Ведь о них говорил сам Секлюцкий,  и это с них многое изменилось в моей судьбе.

Запомнился случай, когда гостем музея Н.А. Ярошенко был тогдашний министр культуры СССР Петр Демичев. Он был с семьей, детьми, внуками. Министр мгновенно оценил, какой перед ним рассказчик. Гости продолжили экскурсию, а эти два мужа долго стояли у портрета Салтыкова-Щедрина. Секлюцкий, как орел с поднятыми руками-крыльями, с горящими глазами, стоящий  спиной к портрету, но безошибочно показывая ладонью тот или другой фрагмент полотна о котором шла речь и зачарованно внимавший ему министр.  Это была магия, настоящий, высочайшего уровня профессионализм экскурсовода Секлюцкого. Это было единение двух одаренных личностей, не замечающих никого и ничего вокруг…   Как-то незаметно они оказываются у стоящего на большом столе макета будущего выставочного зала, к ним присоединяются гости. Вопросы министра, ответы директора музея, движение вокруг макета. И жест Демичева. Все улыбаются. Вопрос о выставочном зале решен.

Секлюцкий знал, что он очень фотогеничен, и всегда  с удовольствием позировал мне. Он одевал свой малиновый, или белый, или в клетку, или другой костюм, одну из своих обязательных галстуков- бабочек, усаживался в одно из старинных кресел, забрасывал ногу на ногу, клал руку на подлокотник. Выставлялся свет…

Женщины его просто обожали.  Они окружали его всегда, до последних его дней. Часто уходили с его «маринами», и всегда на обратной стороне картины стояла его надпись: лаконичная, яркая, запоминающаяся, иногда с тактичным юмором, например – «Марине от мариниста». Гостья из Франции из города побратима Кисловодска Экс-ЛЕ-Бен, президент Ассоциации дружбы, посетила сначала музей Н.А. Ярошенко, потом кабинет — мастерскую директора. Она сделала запись в книге почетных гостей, сидя за огромным старинным столом в таком же кресле, и удивилась когда я сказал ей, что Владимир  Вячеславович и есть основатель музея. Она выразила желание посмотреть его мастерскую-квартиру. И на следующий день мы были в гостях у Мастера. Пожилая женщина, надев очки, осмотрела каждую из работ  хозяина, внимательно, порой приближаясь к ним вплотную, держа бокал с вином. Она задавала вопросы, я переводил,  хозяин отвечал, перед ним на мольберте стоял небольшой белый оргалит,  он работал мастихином. Это был экспромт, он должен был быть закончен. Общение длилось допоздна. Гостья увезла во Францию деревянную коробку (оргалит сохнет долго) с подписанной Художником работой. И таким щедрым, гостеприимным он был всегда. Как получилось, что человек, создавший с нуля музей всероссийского уровня и подаривший его Кисловодску, сам не является его Почетным гражданином?  В этой подборке я постарался дать фото, не вошедшие в книгу «Белая вилла», или же опубликованные там в очень маленьком размере.