Фельетончик «в улыбательном духе» Татьяны Булгаковой. 

«…природа художника такова, что он так тесно связан со своим личным жизненным процессом, то есть, пребыванием здесь, хотя и в социальной среде, но, в конечном счёте, безоглядно в себе…»
А.Заславский

АРБУЗ

Вы никогда не задумывались, что арбуз в России — это нечто большее, чем ягода. Это пиршество.

У нас, в провинции, никогда не будут разрезать арбуз на кусочки, чтобы продать его в супермаркете, как в иных культурах, да и в наших больших городах. Арбуз — это ягода для совместного поедания. Хруст от сочной мякоти, должен быть слышен и рядом сидящему, а он не отставал от тебя и наслаждался, как и ты, этим красным чудом, запах которого переносит каждого в детство, а, может быть, и не в детство, но всегда погружает в такое вкусовое азартство: как вы ели арбуз? А когда последний раз?
И такое счастливое хвастовство охватывает окружающих тебя, и такой разгул запретных тем, ведь это рассказы о ягоде, такой же сексуальной, как и земляника-клубника.
— Где? На море?
— Да. На пляже. Ели, в пляжном баре, порезанный и красиво уложенный в бокалы…
— А мы пили, медленно втягивая сок через соломинку и…
«И»- у каждого своё.

Наш приятель пригласил нас на открытие своей выставки, в сентябре, в музее…. И мы, проезжая мимо развала с арбузами, такими красивыми, зелеными в полосочку, решили купить для всей честной компании это чудо, с вечной тайной: а спелый ли он, а вкусный ли он, а сладкий ли он, ни травянистый, ни переспелый, ни толстокорый…?
А вы ведь знаете, как это бывает — открытие? Открытие ВЫСТАВКИ — несказанная радость! Это когда художник на некоторое время прерывает свое затворничество и выставляет напоказ плоды своих размышлений.
Это такая форма нудизма, которой подвержены только люди творческих профессий. Поэт, писатель, композитор, актер….
Запелёнутые реальностью жизни в суровые оковы, помните, как в советские времена пеленали детей? Жестко, но с мыслью о том, что потом у ребенка будут прямые ручки и ровненькие ножки. Так и реальность жизни жестко заворачивает талант в нежные пеленки одиночества, чтобы потом….
И вот с этой мыслью все талантливые люди и живут.
Потом….
Найдут, откроют, прочтут, исполнят.., но ПОТОМ….
Кому-то несказанно везёт — быть открытым при жизни. И тогда….

А что тогда?

Должности, награды, звания….  И ещё какая-то шелупонь (простите, вырвалось, СМИ засорили мой язык). И вот те, у кого действительно и ножки ровненькие, и ручки получились как надо, как заказывали, начинают жить двойной жизнью: одни работы — напоказ, а другие — для вечности. У каждого свои «тюрлики». Ведь самое сокровенное никогда напоказ не выставляют, возят, как Леонардо, с собой, или повесят это сокровенное, ну куда? Да в ванную залу, и любуются один на один, но никогда не делятся этим личным, чем-то очень потаенным, приготовленным для тех, кто будет жить потом, через много-много лет, веков….
Странно, казалось бы, что тут такого: работают люди, как все работают, а вспоминают только тех, кто рядом или в нем, в нем — в искусстве….
Не надо тешить себя…. Смешная мысль, но вспоминают всех. Да, да — всех.
Все воскреснут.
Вспомнят всех.

Арбуз был большой, мало человек никогда не приходило на открытие выставки этого художника.
Время шло, а вернее, мы шли во времени и… теряли попутчиков. И вот наступают времена, или мы втемяшиваемся в них, когда кураторов выставок увольняют до открытия выставки…. Или они уже не нужны? Или время настало другое? Или они не могут идти быстро, как нынешнему времени хочется, слишком быстро, да так, что на поворотах профессионалов выбрасывает?…
Но выставка открыта, а люди — другие….
Стены музея те же, а люди — другие…. Пандемические, что ли….
Нет возможности, художник иного времени сказал бы, побалагурить, покутить, покуролесить….
Мало людей.
Отстали и ушли.

Арбуз лежал в багажнике и ждал, когда его достанут и разрежут. И трепетал от мысли, что тогда-то он покажет свое нутро. Как приятно, когда тебя хотят смаковать на десерт.
Все накинутся на бутерброды, на выпивку, начнутся дискуссии, скажут художнику всё, что и не надо было говорить, захмелеют…. Начнут признаваться в любви к ГЕНИЮ. «Конечно же, ты — гений, а иначе… мы бы не пришли. Старик! Ты уже вошёл в вечность». Это они знают, что он — гений….
А художник?
Столько сил потратил на то, чтобы всё это появилось….
А теперь — пустота….
Неужели всё это только для того, чтобы пришли и посмотрели?… Чтобы наговорили с три короба? Уж не думает ли он, что….

Арбуз переживал в багажнике: «Что-то не идут за мной?… Неужели к десерту не возьмут, не вытащат из багажника? Неужели, так и не узнают, какой я на вкус, а на цвет, а на зернистость, а на сахаристость?… Неудача? Если неудача, то это хорошо для картин, но не для художника….  Почему для картин? Будут обсуждать все, кому не лень, почему провалился художник. И смотреть, смотреть…. А что картине нужно? Да как и мне — арбузу: чтобы не забыли».

А на выставке, тем временем, директор музея смиряла пыл желающих выступить. Потихонечку всех и выстроила в очередь на… раздевание.
Да сколько же их?
Голый художник, среди толпы жаждущих тоже раздеться и стать как он, выглядел даже очень прилично: к выставке сменил имидж, помолодел — изменил прическу. Короткие волосики отличали его от лысых, которых развелось много, и лохматых — ну эти всегда делают вид, что им некогда. Отрастил бородку, но не окладистую, как нынче ходили все — в стиле мусульманских пророков, а в стиле рыцарей эпохи Эль Греко. Как и полагается на подобных мероприятиях, его выставили перед толпой единомышленников и жаждущих пробиться в выступающие.
«Интересно, — думал арбуз, — ему, как там? Как на кресте или…? Сейчас уже не четвертуют — это хорошо. А могут захвалить? Это обязательно…. Все в едином порыве начнут…». И арбуз придумал такую версию происходящего там, где его-то скоро съедят…. А художника?….
Арбуз подумал, что те, кто его съедят, не зря пришли на выставку. А тогда зачем?

А в это время очередь на раздевание уменьшалась. Выступающие совсем и не думали о художнике, а тем более о картинах. Все они продумывали, чтоб такое сказать, чтобы ЕГО потом цитировали, помнили, отметили в печати, сфотографировали или даже показали на ютюбе….

Художнику в конце этой очереди предоставили слово, и он почувствовал, что ему стыдно от ЕГО наготы среди совершенно голых людей. Этот стыд… как же прикрыть его-то? Где ж взять фиговый листочек?
Руки у него не ровненькие, да и ножки — кривенькие.
Наговорили столько, что впору рассмеяться.
Если вы на пляже нудистов, и вас это не заводит, то рассмейтесь.
Наш художник сначала выдавил улыбочку, что, мол, приятненько вас видеть. Потом поблагодарил всех, кто не мешал выставиться в малом зале музея. Вспомнил, что что-то слишком много всего за последние два года создал….  А потом… «Много работ слишком хвалят… Столько хорошего сказано, что просто жутко. Так хвалят… За что? Это так стыдно, когда тебя хвалят…». А потом превратил свою речь в такой едкий смешок, что…. То ли солнышко стало заглядывать через щели в жалюзи, то ли они и вправду поняли настроение мастера, да от его речи картины так засветились, забликовали….
Каждая стала хохотать как-то уж по-особенному. Смеялись: одни над теми, что написаны на холсте: «Ха! Ха! В вечность захотели? » Другие: «Ха! Хи! На газетёнке написаны! Умора! «.

Но нашлись и те, кто громче всех, просто неприлично громко, явно привлекая к себе внимание: «Так художник меня создал из ничего. Просто вытирал кисти после акварели о газету, а утром посмотрел на высохшую и скомканную, да и давай подмалёвывать, да увлёкся. А вы, дураки, в вечность собрались? Да на мусорку всех нас! Ох! Ха-ха! Хи-хи! «.

«Ты, там! Около двери-то, не очень! Не очень-то выделывайся! Не купят тебя, и ты — первая — на мусорку. На газетенке? Будь скромней, тут поярче есть, и то подхихикивают. А вы-то что? «.

Те, что просто улыбались, попали под осуждение: » Что? Эль Греко перерисовал? «. Картины стали серьёзными: » Это оммаж называется, темные вы, это такой жест уважения…. А Вы — да и с цветом переусердствовали «.
«Это мы-то …. Это же перепевочки. С Гогена. Вы, что? Слепо-глухие? «.
Диалоги принимали всё более агрессивные нотки.

Арбуз чувствовал, что за ним могут так и не прийти, увлекутся разговорами, забудут про картины. Куда уж о нем вспомнить.
Дверцу в машине открыли. Хозяева сели в машину.

— Какая прелестная выставка! — произнёс женский голос.
— Не выставка, а сплошной стёб. Тебе, что понравилось?- пробасил мужской.
Арбуз прислушался и замер: «За мной пришли?».
— Мне понравилась улыбка Чеширского кота…. Как можно ухватить эту улыбку? Конечно, я оценила, что иллюстрации к моему рассказу находятся между иллюстрациями….
Дальше арбузу ничего не было слышно, заработал мотор, машина поехала.

«Так съедят или нет? Вот в чем вопрос… »