Зеленые катила Волга волны,
Струился золотом по берегам песок,
Когда накрыла пеленою черной Война мой старый тихий городок…
В единый миг все краски потускнели:
В природе, в небе и в душе людей.
Уж песен у ворот теперь не пели Девчонки в звездной ауре ночей.
В домах печальных песни продолжались,
Да только был мотив уних другой:
На фронт мужей и братьев провожали Тягучим плачем, горькою слезой.
Осиротели вдруг теперь подворья,
В ином мелькнет калека- старичок,
И с хлебной карточкой в сухой ладони Бежит бабенка — в очередь, в ларек.
Катила жизнь свои, как Волга, волны,
Свинцом налитые и горечью нужды.
Еще не скоро стихнут в сердце стоны,
Еще конца не видно у беды.
Но знает почтальон — к какому дому С листочком траурным спешить уже нельзя…
Зато «угольник» с почерком знакомым Другая вскроет с радостью семья.
Холодной стужей или знойным летом Тогда все знали: сытым уж не быть…
Сильнее голода, любого ярче света Жила надежда — выжить! Победить!
Цветенье майское в далеком сорок пятом Раскрасил доблестной победы фейерверк,
Вернулись к Волге воины-ребята.
Им честь и слава сложены во век.
Раскрыты двери, но вошел не каждый
В свой дом: он у кого-то далеко.
Там камень холмику стоит на страже,
А,может, нет и камня у него…
Мы в шестьдесят победные их вспомним У обелиска — всем он стал родным,
Слезу скупую на гранит оброним,
В ней — скорбь о павших, почести — живым!
2005 г.
Грядущий День Победы всколыхнул целое море чувств, воспоминаний, в которых гордость и радость смешаны с великой грустью. Оно и понятно: у тех, кто выжил в Отечественную, у их близких и друзей — больше светлых воспоминаний; а все, потерявшие кого-то в огне войны, будут радоваться и плакать, по себе знаю…
В мае 45-го в садах и на узких улочках старинного волжского городка Сенгилея, что в Ульяновской области (в те годы — Куйбышевская), цвели фруктовые деревья. Но как запомнилось мне, тогда десятилетней девчонке, никто не замечал красоты роскошных бело-розовых соцветий, их одурманивающего аромата. Почти все взрослое население городка, в сопровождении шумливых ребятишек, бежало к двухэтажному зданию военкомата. Бежала и я вслед за своей мамой — помню на ней было старенькое, в заплатках, домашнее платье (мы жили бедно). Она бежала и все твердила: «Вова… Вовочка…». Это она о моем отце, о котором нам уже несколько лет не было ничего известно. Как мы тогда надеялись, чиновник в форме непременно о нем расскажет, но сказать ему было нечего… Сообщение о победном окончании войны отозвалось в сердцах людей новыми надеждами, жгучими вопросами: когда, каким вернется в дом родной человек — дед, отец, муж, брат, любимый? И вернется ли вообще? В наш дом отец не вернулся…
В.В. Жемчужников перед уходом на фронт
Я не очень ясно помню своё довоенное общение с отцом, но почему-то через прошедшие годы словно ощущаю его большие теплые руки, которыми он частенько подхватывал меня и подбрасывал высоко, высоко, приговаривая: «Ух! Светка — конфетка!»… Дух захватывало! Наверное потому, что очень высоко летала я — сначала вверх, а потом — обратно, и все боялась, что отец меня не поймает. А взлетала я на приличную высоту, ведь мой родитель был большого роста — в два метра. Но вот лик его как-то стерся из моей «живой» памяти, хотя я наизусть знаю каждую черточку его — с крупными чертами- лица. Почти каждодневно вижу его на старых черно-белых фотографиях, что висят на стене. На одной из них он — в сером штатском костюме, в котором, как я потом узнала, ушел на фронт добровольцем. Ушел, движимый горячим желанием защищать родину, свой дом, свою семью. Представляю, как ему, стройному и высокому, шла военная форма! Вот только нам не удалось его в форме увидеть… А самое печальное — нам не суждено было с ним попрощаться при его отправке на фронт. Почему так случилось? Мои родители, по профессии — потомственные учителя Поволжья, некоторое время были вынуждены работать в разных школах, в разных населенных пунктах, расположенных по берегу Волги (иногда и на разных берегах!), на удалении 6-7 километров. Дело в том, что мама — учительница начальных классов, а папа — преподаватель иностранного языка. Поэтому родители не всегда жили вместе, хотя я, понятно, бывала чаще с мамой. В день ухода отца на фронт нас рядом не было. У меня сохранилось несколько ветхих, исписанных карандашом писем отца с фронта. Эти письма — уже история, свидетельство мужества, патриотизма и высокой гражданственности рядового человека, моего отца. Он отдал жизнь за меня, за тех, кто живет на земле. Он не попал в герои на страницы газет и журналов, не вдохнул воздуха свободы, не обнял любимых — мать, жену и дочь…
Вот строки из его военных треугольников»:
«…Идут ожесточенные бои, которым я очевидец и участник. Считаю, что больше не увидимся, и жаль, что ты меня не проводила, когда я уезжал на фронт. В моем распоряжении тогда было всего 2 часа. (Вот оно объяснение несостоявшегося нашего прощания с ним — С.Ж.). Жаль, что не удалось проститься со Светой, она наверное, скучает обо мне…» Да! Яочень скучала потому, что меня никто уже не подбрасывал к потолку. Аеще потому, что перестали в нашем доме звучать волшебные звук аккордеона, на котором, будучи самоучкой, играл мой отец.
Летом он подрабатывал в соседнем доме отдыха. Как мне рассказывали мать, бабушка и соседи, отец, не зная ни одной ноты, играл на фортепьяно по памяти классическую музыку — фрагменты из концертов Чайковского, Рахманинова и других великих композиторов. А более короткие музыкальные произведения
классиков он исполнял полностью. У него были абсолютный слух и феноменальная память. Его мать, которая воспитывала меня, была заслуженным учителем, награждена орденом и медалями. Она буквально перед началом войны повезла отца в Ленинград. Отца прослушивали в консерватории, оценили удивительные способности к музыке и зачислили на подготовительные курсы по изучению нотной грамоты. Из воспоминаний родственников знаю, что отца должны были принять для обучения на факультет «народные таланты» консерватории. Но замечательным музыкальным способностям отца не суждено было радовать слушателей. От отцовских талантов малая частица осталась во мне, единственной дочери… С детских лет, тоже, не зная нотной грамоты, подбираю примитивные аккорды на фортепьяно. И, поверите ли, — очень часто мне снится один и тот же сон: будто я с блеском играю перед публикой, среди которой иногда различаю лицо отца… Просыпаюсь, а сердце сжимается от печали, — нет со мной талантливого отца.
Приведу еще несколько строк из отцовских фронтовых писем: «… Сегодня попали под бомбежку вражеских самолетов, но все пока живы, только громыхало очень много… Вчера шли пешком по жаре 50 км с грузом 30 кг, без еды и питания. Спать приходится 3-4 часа в сутки, т.к. надо все время быть наготове к борьбе с врагом… Наше положение очень опасное и, наверное, в борьбе за Родину придется большинству погибнуть… Сейчас нам будут раздавать обед — кашицу мясную и гречневую кашу. Кормят хорошо… Я очень скучаю по Волге, там, наверное, сейчас очень хорошо. А здесь каждую минуту ожидаешь пули со стороны неприятеля».
Писем от отца дошло всего три. Писал ли он еще нам, не знаю. Ничего конкретного не узнали мы и в 1945 году в военкомате Сенгилея. Не было получено даже извещения о гибели отца. Остался только его фронтовой адрес:
действующая армия, военно-полевая станция № 604 — 426, отдельный саперный батальон 257-й стрелковой дивизии, вторая рота, третий взвод, Жемчужникову В.В… На многочисленные послевоенные запросы матери приходили стандартные ответы о том, что отец считается пропавшим без вести (таких вскоре причислили к разряду погибших). А то, что он «пропал», — неудивительно. Ведь в те жуткие времена от сапера при малейшей ошибке мало что оставалось. Однако, осознание того, что отец «пропал», нам давало надежду на его чудодейственное возвращение… А — вдруг! Надежда живет в сердце по сей день… Что поделаешь — так видно устроен человек! Потомкам останутся ветхие письма — листочки, старый неработающий барометр, его фотографии и бетонная стела в Сенгилее, на берегу Волги, на которой высечено имя отца.
Не везло нам с мужским родом… Великая Отечественная война унесла жизнь не только отца, но и других родственников. Были погибшие родственники в гражданской войне. А еще раньше, на поле брани Первой мировой войны сложили головы мои родные и двоюродные деды. Тонкая ниточка памяти о них протянулась ко мне только через старомодные фотографии и сохранившееся чудом письмо деда по матери Степана к бабушке Устинье. Письмо датировано 9 октября, воскресенье 1914 года и полно слов любви и надежды… Увы, дед с войны не вернулся, оставив на руках бабушки четверых детей. Оба сына бабушки ушли на фронт в 1941 году. Один — погиб, второй вернулся инвалидом, с наградами. Я горда тем, что женщины нашего рода прожили нелегкую, но славную жизнь, воспитали достойных уважения детей, а мужчины сражались за Родину и многие из них отдали свои жизни за родную землю. Живые! Обращаюсь ко всем вам: в год 60 — летия Великой Победы вспомните о близких, о безымянных героях, которых нет с нами, пролейте по ним слезу скорби и благодарности! И улыбнитесь жизни!
