Тайна Божьего замысла о человеке действует в любой судьбе. В судьбе Людмилы Окназовой она соединилась с таинственной силой поэзии. Наверное, ради того, чтобы дать и нам ощутить какие-то очень важные вещи.
Старость и неминуемое расставание с земной жизнью… Любовь романтическая, любовь супружеская и любовь духовная… Искусство, красота — и каждодневное столкновение с бытом… Человек в городе, человек среди природы и человек перед Богом… Любая из этих тем могла бы стать предметом философского трактата. Но в этой судьбе, в этих стихах они звучат певуче и проникновенно.
Детство и юность Людмилы Фёдоровны Окназовой (1905−1985) прошли в Кисловодске. Она была на четверть кабардинкой и порою гордо восклицала: «Да, я — кабарда!» Человек русской культуры, она при этом несла в себе огненно-южный темперамент, свободолюбие и органическую близость к природе. Горный тур, застывший на утёсе, дикие азалии, за которыми нужно карабкаться по крутым склонам ущелья, любое живое творение — всё было для неё чудесным даром Создателя, заслуживающим восхищения и благодарности.
С детства она проявляла всевозможные таланты и способности. В трёхлетнем возрасте, стоя на стуле под ёлкой, могла ошарашить гостей фразой: «В наш век абстрактных идей в сфере позитивной логики каждый индивид имеет право на абсолютный эквивалент эмансипации». Была одной из лучших учениц в балетной школе. Серьёзно занималась фортепиано. В восемнадцать лет приехала в Москву, поступила на Кинематографические курсы Бориса Чайковского и успешно их закончила.
Людмила Окназова была красива, талантлива, работала помощником режиссёра на кинопоезде, разъезжавшем по России. Одновременно с этим она проходила и свои этапы духовного развития. Много читала — не развлекательное чтиво, а поэзию, философию, глубокую художественную прозу. Хорошо разбиралась в восточной, западной и русской культуре. Но главное было ещё впереди.
Советская идеология была совершенно чужда Окназовой. Поэтому никаких реальных возможностей внешнего самоосуществления, в общем-то, не предвиделось. Во время войны Людмила Фёдоровна работала санитаркой, управдомом. Позже — в музее Островского. Зато внутренняя жизнь по-прежнему была полна открытий и чудес. Одним из открытий было увлечение изобразительным искусством. Она рисовала, писала маленькие картины на латунных пластинках, делала удивительные бусы из хлебного мякиша… Фантазия её всегда находила своё оригинальное русло.
Вскоре после войны она встретилась с Валерием Каптеревым — необычным человеком и самобытным художником, картины которого находятся сейчас и в Третьяковской галерее, и во многих других музеях. Они полюбили друг друга, и судьбы их соединились навсегда, поддерживая и обогащая друг друга.
Валерий Всеволодович Каптерев (1900−1980) замысел о себе разгадал рано, ещё в юности, и осуществлял его всю жизнь. Он был Художником во всём: в мировоззрении, в поведении, в отношениях с людьми. И тоже не позволял никакой идеологии вторгаться в своё творчество.
Двум ярким творческим личностям жить рядом всегда непросто. С самого начала Валерий объявил: «Два художника в одной семье — это слишком много». И непокорная кабарда… усмирила свои художественные устремления. Любовь оказалась для неё выше самолюбия. Зато её шутливые рисунки во множестве появлялись в бесчисленных записках Валерию, которые она, засыпающая под утро «сова», оставляла на столе ему, встающему рано «жаворонку»…
Впрочем, её художественная жилка была во всём. В собственном «уголке мира», с рассыпанными на крыле старенького рояля крым-скими камушками и дорогими сердцу безделушками из кисловодской жизни. В рабочих «космосах», которые невозможно было рационально упорядочить, разве что набросить на каждый из них шаль или покрывало перед приходом гостей. В отношениях с любым живым существом, вплоть до крошечной прозрачнокрылой эфемериды…
И наконец судьба сказала: пора. Людмила Фёдоровна всерьёз начала писать стихи. Ей было пятьдесят восемь лет.
Но в этом ли возрасте она стала поэтом? Наверное, она была поэтом с детства. Поэт рос, вбирал в себя красоту мира, овладевал смыслами жизни, созревал как личность — и вот теперь личность стала «перетекать в стихи». Поздний возраст начала поэтического творчества в судьбе Окназовой не случаен. Таков был замысел о ней, и замысел этот постепенно начал раскрываться.
Вся свежесть и острота её поэтического восприятия мира были направлены на темы, о которых обычно поэты пишут на излёте своей творческой биографии. Для Людмилы Окназовой поэзия старения была важнее опьянения молодостью, преклонение перед Господним творением значительнее публицистической актуальности, представление о любви наполнялось совершенно особым содержанием.
Сама фамилия «Окназова» оказалась особой. Прислушайтесь: Окна Зова!.. Эти окна были распахнуты для неё с самого начала, и теперь настало время отвечать на этот Зов. Окна в вечность знакомы каждому христианину, но настоящий поэт способен приоткрыть их другим, передать то дуновение Духа, которое оттуда доносится.
Виктор Кротов, Мария Романушко
