В сентябре 1964 г. в Москве скончался советский писатель, журналист и военный корреспондент Василий Семёнович Гроссман.
Будущий писатель появился на свет 29 ноября (по новому стилю — 12 декабря) 1905 г. в городе Бердичеве Киевской губернии в состоятельной и высококультурной еврейской семье. Отец был инженером химиком. Мать — преподавателем французского языка.
Первые годы жизни будущего писателя прошли в Бердичеве. Однако Гроссману довелось часть детства прожить в Европе. В 1912-1914 гг. он жил с матерью в Швейцарии — в Женеве и Лозанне, где получал начальное образование. Затем мальчик вернулся в Россию и пять лет прожил у своего отца в Киеве. Некоторое время проучился в реальном училище. Затем вернулся в Бердичев, где продолжил учиться. А поскольку шла гражданская война, время было трудное и голодное — приходилось работать пильщиком дров. Окончив школу в Бердичеве, поступил в Киевский высший институт народного образования, а затем получил образование на физико-математическом факультете Московского университета, окончив его в 1929 г. В литературу Гроссман вошёл в конце 1920-х гг., начав писать рассказы.
В 1929 г. в журнале «Огонёк» опубликовали его очерк «Бердичев не в шутку, а всерьёз». Основная же профессия Гроссмана не была связана с литературой. Он работал химиком и инженером-химиком в различных лабораториях и НИИ. В «Литературной газете» в 1934 г. увидел свет его рассказ о событиях гражданской войны «В городе Бердичеве». Также имела успех повесть «Глюкауф» о жизни шахтёров Донбасса. Во второй половине 1930-х вышло три сборника его рассказов. Тогда же были изданы две части эпической трилогии «Степан Кольчугин».
С началом Великой Отечественной войны Гроссман был призван в армию. Так он стал специальным военным корреспондентом газеты «Красная звезда». В сентябре 1941 г. в Бердичеве нацистами была расстреляна мать писателя, что нашло отражение в романе «Жизнь и судьба», посвящённом памяти Екатерины Савельевны Гроссман. Писатель был участником битвы за Сталинград (в том числе боёв на передовой линии обороны), за что впоследствии получил орден Красной Звезды. Цитата из его очерка «Направление главного удара» выбита на мемориале Мамаева кургана. Гроссман одним из первых корреспондентов побывал в оставленных нацистами концлагерях Майданек и Треблинка. Второму была посвящена статья «Треблинский ад». Написанный после войны роман «За правое дело» Гроссман под давлением партийной критики был вынужден значительно переработать. А роман «Жизнь и судьба» был изъят КГБ и опубликован в СССР лишь в 1988 г., да и то с купюрами. Повесть «Всё течёт», посвящённая теме сталинских лагерей, увидела свет только в 1970 г. за рубежом и в 1989 г. в СССР. С конца 1940-х произведения Гроссмана публиковались очень редко. Многие его рукописи были конфискованы. Это ускорило смерть писателя, не дожившего и до 59 лет.
В последние годы жизни (1962-1963) Гроссман работал над рассказом, который получил название «В Кисловодске».
Это произведение, впервые опубликованное только в 1989 г., связано с весьма драматичным периодом в отечественной истории — гитлеровской оккупацией советских территорий. И действие происходит в 1942 г. в оккупированном Кисловодске. В рассказе повествуется о враче (Николае Викторовиче), который вместе с женой, побоявшись бросить нажитое богатое добро и отправиться в эвакуацию, остаётся в Кисловодске. Вскоре после начала оккупации, в комендатуре (органе оккупационной администрации) ему предлагают стать врачом в госпитале для раненых красноармейцев. Он соглашается. Василий Гроссман детально описывает быт Николая Викторовича и его жены Елены Петровны, а также общую атмосферу оккупированного Кисловодска. Позволим себе здесь объёмную цитату: «Ему выдали хорошую карточку и Елене Петровне выдали карточку похуже — они получали хлеб, сахар, горох. У них дома были запасы сгущённого молока, топлёного масла, мёда, и, добавляя к немецкому пайку из своих запасов, Елена Петровна готовила сытно и довольно вкусно. Они по-прежнему пили по утрам кофе, к которому привыкли за долгие годы. Запас кофе был у них очень большой, а молочница по-прежнему носила хорошее молоко, и молоко вообще стоило не дороже, чем до прихода немцев, только деньги были другие.
И на базаре можно было купить хорошую курицу, и свежие яйца, и ранние овощи, и цены были не такие уж страшные. А желая полакомиться, они ели бутерброды с паюсной икрой — в период безвластия Николай Викторович принёс из санаторного склада домой две банки икры.
В городе открылись кафе. В кинотеатре показывали немецкие фильмы — некоторые были невыносимо скучные — о том, как партия национал-социалистов перевоспитывала молодёжь и молодёжь из безыдейной, распущенной, никчёмной становилась сознательной, волевой и боевой. А некоторые фильмы были хороши — особенно понравился Николаю Викторовичу и Елене Петровне «Рембрандт».
Открылся русский театр — в нём имелись отличные актёры и необычайно хорош был знаменитый Блюменталь-Тамарин. Сперва театр показывал только «Коварство и любовь» Шиллера, а потом стал ставить Ибсена, Гауптмана, Чехова, в общем, можно было и в театр сходить. И оказалось, что в городе сохранилось общество интеллигентных людей — врачи, артисты, очень милый и образованный человек, ленинградец, театральный художник, и жизнь шла со своими волнениями, и у Николая Викторовича, как и до войны, собирались гости, умевшие ценить прелесть фарфора и хрусталя и дивный изгиб старинной мебели, люди, понимавшие восхитительный рисунок персидского ковра, и оказалось, что люди эти старались держаться подальше от полковников и генералов из штаба группы войск «Б», от коменданта и городской управы, что они радовались, а не огорчались, если не получали приглашения на приём, устроенный хозяином Кавказа генерал-полковником Листом. Но уж получив приглашение, они, конечно, одевались получше и волновались, в соответствии ли с модой одеты их жёны, не выглядят ли они по уездному смешно».
Нельзя воспринимать это повествование как строго документальное, однако общая атмосфера Кисловодска тех месяцев была передана Гроссманом верно.
О госпитале Николая Викторовича Гроссман писал так: «Госпиталь, в котором работал Николай Викторович, размещался в трёх небольших палатах, и обслуживали его две сестры и две санитарки. Раненых кормили сносно, так как продуктов на складе было много, медикаментов и перевязочных средств хватало, и главной заботой Николая Викторовича было не напоминать о госпитале немецким властям — он боялся, как бы легкораненых не перевели в лагерь, и поэтому продолжал их держать на постельном режиме. Казалось, что маленький домик, расположенный в глубине санаторного парка, совсем забыт немцами».
Развязка небольшого рассказа, разумеется, драматична. Через некоторое время один крупный гестаповский чин оповещает Николая Викторовича о том, что тот должен будет оформить вывоз из госпиталя всех тяжелораненых и калек якобы в другой специальный госпиталь, но на самом деле — на погибель (хотя об этом явно и вслух не говорится). Николай Викторович и Елена Петровна, осознают, что страсть к материальному, по сути — к барахлу, к вещам, которые стали для них как бы «детьми», не позволила им своевременно эвакуироваться, а теперь жизнь ставит их перед выбором — либо Николай Викторович должен совершить преступление против своих соотечественников, либо погибнуть сам. Супруги решают свести счёты с жизнью. В рассказе эта развязка описана так: «Они вели себя очень пошло. Они оделись в приготовленные для театра костюмы, она надушилась французскими духами, потом они ужинали, ели паюсную икру, пили вино, и он чокался с ней, целовал её пальцы, точно они были влюблёнными, пришедшими в ресторан. Потом они заводили патефон и танцевали под пошлое пение Вертинского и плакали, потому что они обожали Вертинского. Потом они прощались со своими детьми, и это было совсем уж пошло: они целовали на прощание фарфоровые чашечки, картины, гладили ковры, красное дерево… Он раскрыл шкаф, целовал её бельё, туфли…
Потом она грубым голосом сказала:
— А теперь трави меня, как бешеную собаку, и сам травись!»
Вячеслав ЯНОВСКИЙ, краевед.
«Кисловодская газета»
