Моему поколению выпала редкая участь — пожить как в одной социальной системе, так и в совершенно иной. Многие сейчас с ностальгией вспоминают советские времена: колбасу по 2 руб. 20 коп., бесплатное образование, здравоохранение, спокойную старость.
Но лично для меня все эти блага затмевает удушающий смог лицемерия, лживости, стадности, царивших в советском обществе. По крайней мере в 70-80-х годах теперь уже прошлого века.
В 1974 году, когда я учился на первом курсе филфака Ростовского университета, ко мне подошел Паша Резепин, успевший прослыть первым футболистом, первым пьяницей, но и первым интеллектуалом нашего курса:
— Ты слышал, что удумали сволочи: загоняют всех в 404-ю аудиторию, чтобы мы, как быдло, поддержали резолюцию с осуждением Солженицына.
Пашка читал «Матренин двор» и «Один день Ивана Денисовича», я слышал несколько глав из «Ракового корпуса» по радио «Свобода». Поэтому мы развернулись и пошли к пивному ларьку возле цирка.
Но многие наши однокурсники, большинство из которых вообще ничего не читали у Солженицына, «единогласно» осудили очернителя советской действительности (сейчас на этом здании РГУ висит мемориальная доска с барельефом Александра Исаевича, поскольку именно в нем учился в довоенные годы будущий Нобелевский лауреат).
В Амурской области, в степи под Белогорском, где я по собственному желанию служил срочную службу, было очень холодно, голодно и тоскливо. А еще там была какая-то зараза, от которой почти у всех появлялись на ногах незаживающие раны. У меня, например, икры прогнили так, что можно было палец вложить.
Зато у тех, кто хоть на пару недель уезжал в отпуск на родину, эти раны затягивались.
Однажды меня вызвал начальник штаба эскадрильи:
— Ты ведь будущий журналист. У беспартийного журналиста, будь он хоть семи пядей во лбу, нет никакой перспективы. А на гражданке интеллигенту вступить в партию очень сложно. Давай договоримся: мы тебя к дембелю примем кандидатом в члены КПСС, а ты за это будешь мне незаметно докладывать, кто и о чем говорит в казарме.
Я, видимо, сильно побледнел. Поэтому начштаба быстро свернул беседу:
— Ты не спеши с ответом. Иди подумай, потом скажешь.
Больше с начальником штаба мы ни разу не беседовали. За полтора года службы в этой части я ни одного дня не был в отпуске и лишь два часа — в увольнении. А троих парней из эскадрильи перед самым дембелем приняли кандидатами в члены партии.
… Джезказган — космическая гавань СССР. 1980-й год.
Я, корреспондент областной партийной газеты, читаю отчет в «Правде» о визите Генерального секретаря ЦК КПСС Брежнева в Азербайджан. Меня колотит крупная дрожь. Толик Старожук, второй корреспондент сельхозотдела, оторопел:
— Ты чего?
Я хватаю красный карандаш и, раздирая газетную бумагу, отчеркиваю два абзаца.
Два длиннющих абзаца из речи тогдашнего первого секретаря ЦК Азербайджана Гейдара Алиева, в которых только одни эпитеты в адрес Леонида Ильича. Он и верный ленинец, и гениальный продолжатель, и мудрый, требовательный наставник, и мужественный борец…
За кого же эти зажравшиеся коммунистические вожди нас держат, за какое быдло? И ведь проглотим, все молча проглотим.
Вот почему появление на авансцене Михаила Горбачева; апрельский, 1985 года пленум ЦК; возвращение из политической ссылки Андрея Сахарова и Елены Боннэр; бурные дискуссии на Съезде народных депутатов для меня были как порыв свежего ветра.
До сих пор храню «Огоньки» Виталия Коротича. Время от времени их перелистываю и вновь переживаю то пьянящее чувство свободы, которое переполняло миллионы людей в ту светлую и чистую пору российской демократии.
Куда все это делось? Почему демократия в России обернулась кровавым раздраем и разрухой? Почему небывалая прежде коррупция во всех ветвях власти и на всех уровнях стала нормой жизни?
Терзаясь этими и многими другими «Почему?», я написал письмо Солженицыну, попрекнув великого писателя за то, что тот не оправдал надежд, которые на него возлагали миллионы россиян.
Александр Исаевич мне ответил коротким, полным горечи письмом. Оно начинается с признания: «Понимаю Вашу обостренную заботу. Да, я и сам надеялся повлиять на ход событий в стране. Но это не состоялось».
Не состоялось при Ельцине, не состоялось и при Путине. Хотя в начале своего правления Владимир Владимирович не раз с супругой приезжал в гости к Александру Исаевичу, чтобы в непринужденной обстановке «поговорить за жизнь».
«Укрепление вертикали власти» подавляющее большинство россиян воспринимают с одобрением. И не только потому, что хотят покоя и стабильности.
Для 90 процентов россиян совершенно неважно, что при этом придется поступиться демократическими правами и свободами. Их это не волнует.
И даже переход к фактическому единовластию президента и однопартийной системе вызывает отторжение лишь у тоненькой прослойки свободолюбивой интеллигенции. А народные массы требуют еще большей концентрации власти, жаждут еще более «сильной руки». И тому есть историческое объяснение.
«Более тысячи лет славянские племена, народы Киевской и Московской Руси слепо поклонялись своим вождям и владыкам, а потом сиятельствам, превосходительствам, князьям, царям, императорам, генсекам и президентам, Верили, что только некие особые люди из правящей элиты по никому не ведомым причинам обладают тайнами оптимального жизнеустройства общества, только они могут облагодетельствовать людей»,— писал бывший секретарь ЦК КПСС по идеологии, ветеран Великой Отечественной войны Александр Яковлев.
А за два века до него, ту же мысль в стихотворной форме выразил гениальный поэт Михаил Лермонтов: «…страна рабов, страна господ. И вы, мундиры голубые, и ты, им преданный народ».
Но, несмотря ни на что, хочется верить, что моя Родина учтет ошибки несостоявшейся демократической революции конца ХХ века и все-таки создаст гражданское общество. Что нашим детям или внукам доведется-таки жить в самоорганизованном (начиная с независимого от государственной власти местного самоуправления) сообществе граждан…
Сергей ОСОКИН,
журналист.
