Динозавры и континенты

Шел роковой, переломный, судьбоносный 1917 год. По границе Ребровой и Васюковой балок, огибая невысокую гору Согласия,  тянулась Петрушевская улица. 

В советское время улицу назовут  именем гостившей в Кисловодске революционерки Клары Цеткин. На горке Согласия шумел молодой казенный сад, у ее подножия, в районе, именуемом Первыми воротами, стоял небольшой крытый рынок, построенный зодчим Дмитрием Шангаем. Совсем рядом, на пригорке высился храм св. Пантелеймона. Местные жители звали его Красной церковью. Вдоль Петрушевской улицы разбросаны редкие малоэтажные строения. Сегодня тех построек практически не сохранилось. Старые на вид дома врачей: Семена Полонского и Евсея Гиденса, юриста Попова — были построены позже, уже в год НЭПа. Лишь внимательный взгляд отыщет здесь редкие дореволюционные строения, вроде дачи В.Е. Мищенко и В.Д. Юргелевича или одноэтажного кирпичного дома под номером 41. Неприметны они и сильно перестроены. Разве что волшебный замок, принадлежавший когда-то аристократке Валентине Путята, а позднее инженеру-путейцу Ю.М. Верженскому и сегодня виден отовсюду, словно нарядная шкатулка, забытая посреди циклопических новостроек. Каждый день по этой улице проходил, направляясь к центру курорта, солидный совершенно седой господин в пенсне, пятидесяти семи лет отроду, с аккуратной бородкой и усами.

В 1917-м  Кисловодск полон изысканной утонченной знати из Москвы и Петрограда. Аристократы бегут на свои уютные южные дачи переждать в комфорте и безопасности грозные революционные бури.  Но господин в пенсне приехал сюда лечиться. Его давно и серьезно беспокоит сердце. Некогда доктора категорически не рекомендовали нарзан при сердечных недугах. Но исследования врачей на рубеже столетий, особенно эксперименты Николая Оболонского, отвергли этот предрассудок и подтвердили: лечить нарзаном сердце и сосуды возможно! А еще здесь мягкий климат, новомодный терренкур и большое число докторов. Частная клиника одного из них — доктора К. Барта, к примеру, в двух шагах от дома, где остановился наш герой. Представим же данного господина, благо имя его было известно не только в России, но и за ее пределами – действительный статский советник, заслуженный профессор, кавалер орденов Святой Анны 2-й степени, Святого Станислава 1-й, 2-й и 3-й степени, Святого Владимира 4-й и 3-й степени Владимир Прохорович Амалицкий – человек, стоявший у истоков русской палеонтологии. Сердечный недуг, подкосивший Владимира Прохоровича, – вещь закономерная. Уж больно много невзгод выпало на его долю. Волнения, вызванные революцией 1905 года, парализовали работу Варшавского университета, где он преподавал. На окраинах империи к политическим требованиям протестующих добавился острый национальный вопрос. Русская профессура виделась полякам врагами. На Амалицкого на одной из варшавских улиц напало пятеро неизвестных, избивали жестоко, били палками по голове. Потом навалились заботы, связанные с переводом (по сути, эвакуацией) из Варшавы университета и Политехнического института в центральную Россию.  Во многом, в результате этих хлопот Амалицкого возникнут Донской политехнический институт в Новочеркасске и Саратовский университет. Окончательно переводить Варшавский политех пришлось уже в разгар Первой Мировой войны. Из Варшавы в Москву, на Пречистенку, затем, по особому распоряжению, обратно в Варшаву, где под грохот близкой канонады, возобновился учебный процесс. Потом последовала повторная эвакуация студентов, педагогов и учебного имущества в Москву, на которую дано было лишь восемь часов. Вскоре новый переезд института в Нижний Новгород… А сколько сил отняла перевозка главного научного сокровища Амалицкого – уникальной, не имеющей аналогов коллекции костных останков динозавров! Именно эта коллекция принесла Амалицкому известность и мировое признание. Именно эта коллекция стала главным делом его жизни.

Владимир Прохорович происходил из дворянского сословия, однако, из семейства совсем небогатого. После смерти отца, надворного советника Прохора Герасимовича Амалицкого, семья и вовсе ощутила серьезную нужду. Сыновей пришлось отправить в Петербург на попечение родственников П. и И. Полубинских. Здесь Амалицкий прилежно, хотя и без особого блеска осваивал науки в Третьей Петербургской гимназии. Многие крупные ученые той поры имеют схожие, как под копирку писанные, страницы биографии: бедное детство, гимназия либо семинария на государственном пансионе и манящая мечта учиться в университете на казенном коште (то есть, по-нашему, на бюджетном отделении). Небогатым студентам, которым повезло поступить в университет, в отличие от обеспеченных и родовитых «своекоштных» товарищей, отступать было некуда. И отдавали они науке себя без остатка. Амалицикй поступает на физико-математический факультет Императорского Санкт-Петербургского университета. Под вывеской физики и математики были тогда сосредоточены все естественные науки. Уже на втором курсе Амалицкий избрал своей специальностью геологию, которую преподавали здесь такие крупные ученые, как  А.А. Иностранцев и В.В. Докучаев – знаменитый русский почвовед. В 1883 году Амалицикий трудился в экспедиции В.В. Докучаева по изучению почв Нижегородской губернии. Здесь приобрел он первый серьезный опыт полевых исследований. Здесь же собрал и материал для своей магистерской диссертации.

Палеонтологи и геологи в середине XIX столетия основное внимание уделяли исследованию морских отложений. Осадочные породы на территории древних континентов, например, сформированные древними реками и озерами, привлекали меньше внимания. Они содержали мало остатков древних животных и растений, дающих ценную информацию о далеких эпохах. Немыми, лишенными следов древней жизни считались континентальные толщи, расположенные в Волго-Окском бассейне. Данные слои формировались примерно 250-300 млн. лет назад, в период, называемый в геологии звучным словом «Пермь». Название это родилось благодаря экспедиции британского геолога Родерика Мурчинсона в Пермские земли, где им был выявлен геологический слой, формировавшийся после карбонового периода. Однако ни Мурчинсону, ни многим его последователям не удалось отыскать здесь следов древней жизни. Амалицкому повезло. Найденные им окаменевшие древние раковины моллюсков и следы растений оказались идентичными британским находкам в Африке, предметам из Австралии, Южной Америки. А ведь изучался не океан, а древние континенты, отложения, сформированные реками и озерами. Значит, эти континенты  были когда-то единым материком! Это — первые серьезные доказательства существования единого протоконтинента, который сегодня именуют Пангеей. Амалицкий, однако,  не спешит с выводами. Он совершает поездку в Англию, изучает палеонтологические образцы, проводит месяцы в полевых исследованиях.

Амалицкий путешествует по Северной Двине и ее притокам, порой в лодке, в сопровождении супруги и двух гребцов, и находит все больше следов древней жизни в пермских континентальных отложениях. В 1898 году в ходе подобной разведывательной экспедиции В.П. Амалицкий на Малой Северной Двине у деревни Ефимовской, близ города Котласа, обнаружил челюсть древнего ящера с хорошо сохранившимися зубами.  Челюсть находилось в слове песка на крутом берегу  реки. Компактная песчаная залежь, окруженная другими горными породами, была хорошо видна  на склоне обрывистого берега и имела форму чечевичного зерна. Такие образования геологи именуют линзами. Как оказалось, челюсть принадлежала парейазавру[*].  Останки подобных ящеров, иногда размером с небольшого быка, были известны в Африке. Гипотеза о едином континенте подтверждалась. Требовались масштабные длительные раскопки. Средства выделило Санкт-петербургское общество естествоиспытателей и Министерство просвещения. Денег было выделено мало. «В то время опыта палеонтологических раскопок в нашей стране не существовало», – напишет об этой экспедиции Ефремов. (Напомним, что знаменитый советский писатель-фантаст Иван Ефремов, автор «Туманности Андромеды» и «Часа быка» был ученым-палеонтологом, при том довольно известным).  Амалицкому пришлось разрабатывать методику, искать рабочих по окрестным селам. Мужики не доверяли заезжему барину, полагали, что ищет он вовсе не допотопных зверей, а золото. Конкреции с костями, подобные тем, что отбирал Амалицкий, считали самородками. Их прятали, пытались переплавить в золото. Золото никак не выплавлялось, и мужики решили, что «заветное слово», превращающее камень в золото, знает только Амалицкий. Окаменелости воровать перестали, а вскоре случилась и первая крупная находка – каменная конкреция, содержавшая в себе огромную голову парейазавра. Форма конкреции хорошо передавала очертания черепа, чудища. На раскоп потянулись крестьяне, просившие показать голову. Парейазавра на свой лад стали ласково именовать «Назарка». Однако, когда в округе случилась вспышка сибирской язвы, молва обвинила в этом Амалицкого. Масла в огонь подливало то, что возле самого раскопа язвой не заболело ни одно домашнее животное. Крестьяне полагали, что колдун Амалицкий жалеет своих землекопов и в благодарность за труды не насылает на них болезнь. Амалицкий и правда помог своим рабочим защититься от эпизоотии: велел продезинфицировать коровники, отгородиться от заражённой местности и не пускать скот на общие пастбища. Ситуация обострилась в 1899 году. Весь мир напряженно ожидал тогда конца света – столкновения с кометой, которое напророчил популярный предсказатель и астроном Рудольф Фальб. Ждали конец света и в России, ждали повсюду: от сановного Петербурга до полуграмотной сельской глубинки. Крестьяне в Соколках на фоне ожидаемого светопреставления задались вопросом: «Если Господь истребил нечистых гадов потопом, то зачем этот странный человек собирает нечисть по косточкам обратно?» В Амалицком видели антихриста. Говорили, что он с помощью мёртвой воды заново срастит скелеты, а потом воскресит их живой водою. Рассказывали, что он уже выпустил в лес в Соколках одного ожившего дракона, который теперь ворует скот. В день, когда Амалицкий выпустит своих монстров, говорили в деревнях, упадет на Землю та самая Фальбова комета.

Постепенно ситуация успокоилась. Ожидаемый конец света не состоялся. В один из последующих полевых сезонов раскопки посетил архиерей. По разным сведениям, это был то ли устюжский епископ Гавриил, то ли вологодский епископ Алексей (возможно, побывали оба в разное время). Крестьяне сочли, что архиерей не станет благословлять антихриста, и начали больше доверять Амалицкому. Каждый год раскопок приносил новые трудности. Твердый песчаник приходилось взрывать порохом, мелела река Сухона, что затрудняло вывоз находок на плотах. А еще нужно было очищать  от твердой каменной породы хрупкие кости. Коллегам из Европы в этом плане везло больше, им попадались твердые минерализованные кости в оболочке из мягкой породы, которая легко сбивалась. И все же исследования продолжались. Были найдены десятки скелетов, невероятное число для одного раскопа. Преобладали крупные, вероятно, травоядные ящеры–парейазавры, похожие на своих южноафриканских родичей. Они служили еще одним доказательством того, что Евразия и Африка некогда составляли единый континент. (Позднее окажется, что двинские скелеты все же немного  отличались от африканских сородичей, они получат отдельное наименование – скутозавры[†]). Были среди находок и грозного вида саблезубые хищники. В честь своего учителя А.А. Иностранцева, Амалицкий назовет хищников иностранцевиями. Особую ценность представляли собой кости небольшого (размером с таксу) животного, получившего название двиния – одного из вероятных предков млекопитающих. Этой находкой Амалицкий столь дорожил, что возил череп двинии с собой в саквояже. Амалицкий стал подлинной звездой науки. О его открытиях писали российские газеты и журналы. Не обходила вниманием и зарубежная пресса: Daily Mail, Nature, The National Geographic и многие другие британские, американские, французские немецкие и даже новозеландские издания. Амалицкий защитил магистерскую и докторскую диссертации, опубликовал более пяти десятков научных работ. В основном, то были статьи, хотя полевых материалов набралось на несколько монографий. Но напряженные полевые сезоны, преподавание в Варшаве и общественная работа не оставляли на это времени. Лишившись поста ректора в ходе реорганизации Нижегородского (бывшего Варшавского) Политехнического института, Амалицкий рассчитывал сосредоточиться на науке…

Профессор Амалицкий поселился в Кисловодске на Петрушевской. Рядом — шоссейная улица, а за нею полотно железной дороги.

Кисловодск в эти месяцы предстает городом тихим и безопасным. «…Я знала, что переворот почти не коснулся Кисловодска и что после первых тревожных дней жизнь вошла в свою колею и протекала сравнительно мирно и тихо», – писала в своих воспоминаниях балерина М.Ф. Кшесинская. «После Петербурга и Москвы, с их ружейною и даже пушечною пальбой, Кисловодск произвел на нас просто чарующее впечатление. Полная тишина, масса народа на улицах, и почти все — петербургские знакомые, нарядные костюмы,…словом, полная идиллия и непринужденность в условиях жизни», — вторит ей в мемуарах царский министр В.Н. Коковцов. «Светит солнце, горит снег, кажется, что ничего не происходит», – отмечает в своих дневниках поэтесса З.Н. Гиппиус. Здесь работают рестораны и отели, на сцене курзала можно увидеть Ф.И. Шаляпина, С.С. Прокофьева, В.И. Сафонова. На благотворительных вечерах выступают З.Н. Гиппиус и Д. Мережковский. Но идиллия эта зыбкая, мнимая. Исподволь растет общественное напряжение, и как принято было писать в советских книгах, обостряется классовая борьба. С нескрываемой ненавистью к столичным  «буржуям» будут вспоминать те дни старые кисловодские большевики. «По курортному парку, в Ребровой балке, по Пятачку, всюду разгуливали ватаги пьяных офицеров. Они горланили песни, волочились за женщинами…все было мерзко, грязно, противно», – писал в мемуарах тогда еще молодой революционер И.Ф. Герасименко. Назревала гроза. Доехать до Кисловодска в те годы было непросто, еще сложнее выехать обратно. Рассказы о поездках Владимира Коковцова или юного Левона Тарасова по железной дороге на курорт похожи на сводки с полей сражений. Тут и обыски, и аресты, и грабежи, и самоуправство, и страшная неразбериха. Порой, стрелку на железнодорожных путях некому перевести, ибо стрелочник ушел домой и иначе, как за солидную мзду, на пути не выйдет. Кисловодск становится, по выражению Коковцова, западней, каменным мешком. Амалицкому, не имеющему ни связей, ни капиталов, просто не выехать с курорта. Он не оставляет научных занятий, ведет активную переписку, печется о судьбе раскопа и уже обработанных коллекций. Прямо за письменным столом профессор и скончается 15 декабря 1917 года. Дом, где прошли последние дни жизни В.П. Амалицкого, не сохранился. Сегодня под этим адресом, примерно на том же месте, стоит двухэтажный многоквартирный дом, построенный уже в 50-е годы ХХ века. Словно приняв незримую эстафету, там живет сегодня другой талантливый исследователь–искусствовед Борис Розенфельд.

Рядом с Владимиром Амалицким в последние минуты его жизни находилась супруга Анна Петровна. Она вообще всегда была рядом: в зарубежных поездках, в рабочем кабинете, в полевых экспедициях, невзирая на холод, зной, гнус и прочие прелести походной жизни. Анна Петровна стала для Амалицкого главной помощницей в научной работе. Ради супруга оставила она Бестужевские женские курсы. Известный научный журналист и историк Антон Нелихов напишет о ней: «Кажется, к геологии и палеонтологии она чувствовала симпатию исключительно благодаря мужу. Если бы он был химиком или энтомологом, она с таким же увлечением ловила бы бабочек или насыпала реагенты в колбы». Уже в 1920-х годах А.П. Амалицкая работала экскурсоводом в Геологическом музее АН, что находился тогда в Ленинграде на Васильевском острове. Остряки-посетители, осматривая коллекции профессора, шутили: «Это ящеры Амалицкого, это конкреции Амалицкого, а это вдова Амалицкого».  «Амалицкие оставили блестящий пример гармоничного, взаимодополняющего единства жизненных целей и интересов супругов, непоколебимой веры в правильность выбранного пути», писали палеонтологи А.Г. и Е.А. Сенниковы. Похоронен Владимир Прохорович был в Кисловодске. Точное место его погребения неизвестно. Старо-Слободское кладбище было закрыто еще в 1914 году, впрочем, в 1917 уже мало кто обращал внимание на официальные предписания. Покойных хоронили на новом кладбище за Пятницким холмом – будущим Братским. Увы, кладбище это было ликвидировано. Действительный статский советник и кавалер мог упокоиться и в церковной ограде Свято-Никольского некрополя, где хоронили людей известных, обличенных заслугами. Печально, но и это кладбище не сохранилось до наших дней. А единственный опубликованный перечень погребений церковного некрополя из книги В.И.  Чернопятова «Некрополь нескольких мест Кавказа» содержит сведения лишь по состоянию на 1911 год. Словом, шансов отыскать погребение немного, но надежда умирает последней. Быть может, когда-нибудь место захоронения ученого будет установлено и отмечено заслуженным памятным знаком.

МИХАИЛ ЕСАУЛОВ, заместитель директора КИКМ «Крепость» 

[*] Древнегреческое παρεια – нащечник военного шлема

[†] Латинское scutum – прямоугольный воинский щит