Последние годы своей жизни на Кавказе провел самый харизматичный из декабристов А.И.Одоевский. Со школьных лет мы знаем его ответ на пушкинское «Воззвание в Сибирь»:
Струн вещих пламенные звуки
До слуха нашего дошли,
К мечам рванулись наши руки,
Но лишь оковы обрели.
Но будь покоен, бард, цепями,
Своей судьбой гордимся мы
И за затворами тюрьмы
В душе смеемся над царями.
Наш скорбный труд не пропадет,
Из искры возгорится пламя,
И православный наш народ
Сберётся под святое знамя.
Известно, что В.И.Ленин, создавая большевистскую газету «Искра», взял эпиграфом строку из этого стихотворения «Из искры возгорится пламя».
А.И. Одоевский за активное участие в восстании 14 декабря 1825 года был осуждён на каторжные работы в Сибири, закован в цепи и отправлен в те губительные края, где провел 10 лет. А.С.Грибоедов, желая поддержать своего двоюродного брата, пишет ему: «А теперь тебе предстоит совершить подвиг души: в заточении, в изгнании стать сильнее, выше и чище, нежели на свободе». В своих письмах Александр Иванович жаловался на непостоянство климата, жестокие морозы, частые туманы, болотистую местность. Хроническое заболевание легких, первые признаки которого проявились еще в 1824 году, развилось и мучило его всё сильнее.
20 июня 1837 года Одоевского, в числе нескольких его товарищей, отправили рядовым в Кавказский корпус. Разрешение выехать на Кавказ окрыляло радужными надеждами и вызвало временный прилив сил, Александр Иванович изменился даже внешне. В Казани он встретился со своим отцом, выехавшим навстречу, чтобы повидаться с любимым сыном. Обрадованный встречей, отец воскликнул: «Да ты, брат Саша, как будто не из каторги, у тебя розы на щеках!» Чтобы не омрачать радость отца, он промолчал, чахоточный румянец был иллюзорным, сил оставалось мало.
В конце августа 1837 года Одоевский вместе с группой своих товарищей по несчастью под конвоем прибыл в Ставрополь, где находилась штаб-квартира командующего войсками Кавказской линии. Подъезжая к Ставрополю, они увидели высоко в небе стаю журавлей, улетающих на юг. «Поприветствуй их», — предложил поэту декабрист Назимов. Через несколько минут Одоевский прочёл вдохновенные строки:
Куда несетесь вы, крылатые станицы?
В страну ль, где на горах шумит лавровый лес,
Где рдеют радостью могучие орлицы,
И тонут в синеве пылающих небес?
И мы на юг! Туда, где яхонт неба рдеет,
И где гнездо из роз себе природа вьёт,
И нас, и нас в далёкий путь влечёт,
Но солнце там души не отогреет
И свежий мирт чела не обовьёт…
Пора отдать себя и смерти, и забвенью!
Не тем ли после бурь нам будет смерть красна,
Что нас не севера угрюмая сосна,
А южный кипарис своей покроет тенью?
Несколько месяцев спустя, после участия в походах и кровопролитных сражениях, страдая от малярии, он дописал еще одно четверостишье:
И что не мёрзлый ров, не снеговой увал
Нас мирно подарят последним новосельем,
Но кровью жаркою обрызганный шакал,
Гостей бездомных прах развеет по ущельям.
В то время в Ставрополе царил переполох, ожидали приезд царя Николая I. Командующий Кавказской линией генерал Вельяминов выехал во Владикавказ ему навстречу. Готовясь к церемонии встречи императорской особы, под городом лагерем расположился летучий отряд «храброго генерала» Засса, который был знаменит своими неожиданными набегами на отряды и аулы противника. Рядом с палатками прославленного генерала пёстрой толпой расположились депутаты от разных племён мирных горцев, которых должны были представить государю. «Их скачки, стрельба и другие военные игры представляли собою живую и оригинальную картину, — вспоминал молодой писатель Николай Сатин. Вместе с Лермонтовым и доктором Майером он находился в палатке генерала, когда вошёл адъютант и доложил, что привезли из Сибири шестерых, разжалованных в солдаты. «Это декабристы! — воскликнул Засс, — просите их сюда!» Через несколько минут в палатку вошли шесть человек средних лет в полудорожных костюмах, несколько сконфуженных, но Засс тотчас ободрил их. Он принял их не как подчинённых, а как товарищей. Подали вина и скоро разговор сделался всеобщим и оживленным».
Это были декабристы М.М.Нарышкин, Н.И.Лорер, М.А.Назимов, В.И.Лихарев, А.И.Черкасов и А.И.Одоевский. Несмотря на 12 лет в Сибири, все они сохранили жизнелюбие. Среди них особенно выделялся своей живостью А.И.Одоевский. Ему было 34 года, несмотря на лысину, он выглядел моложе благодаря улыбке, не сходившей с его губ, и живому блеску сияющих голубых глаз.
Декабристам пришлось дожидаться возвращения главнокомандующего, чтобы получить назначение по полкам. Они проводили время в оживленных беседах с друзьями, которых встретили здесь. Часто к ним заходил Лермонтов, много и охотно они говорили о разных аспектах социальной и политической жизни, обсуждали вопросы развития литературы. Иногда эти беседы приобретали характер ожесточенных споров.
17 октября 1837 года в Ставрополь прибыл государь. Местные власти долго готовились к его встрече. От станицы Старо-Марьевской, что в 20 верстах от города, до Ставрополя были расставлены смоляные бочки, чтобы освещать дорогу. В 7 часов вечера в сопровождении казаков с факелами, царь въехал с город. Декабристы с друзьями, веселившиеся в это время в номере гостиницы, услышав шум на улице, вышли на балкон. Как вспоминал Н.М.Сатин, торжественная церемония всем показалась мрачной: вдалеке горели и дымились смоляные бочки, кортеж царя выглядел движущейся темной массой, по бокам скакали казаки с горящими факелами в руках, оглушая толпу встречающих громкими криками.
«Господа, — воскликнул Одоевский, — ведь это похоже на похороны! Ах, если бы мы подоспели!» И выпив залпом бокал шампанского, он прокричал по латыни: «Ave, Cesar, moriture te salutant!» (Возглас древних римских гладиаторов: «Да здравствует Цезарь! Идущие на смерть приветствуют тебя!») Дерзкий, отчаянный тост ошеломил всю компанию: «Что вы делаете, ведь нас могут услышать и тогда беда!» «У нас в России полиция еще не обучена по-латыни!» — отвечал он, добродушно смеясь. Несколько дней спустя, принимая декабристов, генерал Вельяминов сделал им отеческое предупреждение, сказав: «Помните, господа, на Кавказе есть много людей в черных и красных воротниках, которые следят за вами и за нами».
Одоевский, как бывший кавалерист, получил назначение в Нижегородский драгунский полк и вскоре выехал вместе с М.Ю.Лермонтовым к месту назначения в Грузию в Кара-Агач, где квартировал полк. Об этом путешествии и ночёвках в горах у костра Лермонтов вспоминал в стихотворении «Памяти А.И.Одоевского»: Я знал его – мы странствовали с ним в горах Востока и тоску изгнанья делили дружно».
Лето 1838 года Одоевский провёл на Водах, в Кисловодске останавливался в доме А.Ф.Реброва. На Водах он встретил немало своих знакомых. Всех их лечил доктор Майер – прототип Вернера в романе М.Ю.Лермонтова «Герой нашего времени». Через доктора произошло знакомство декабристов с Н.П.Огарёвым, который вспоминал: «Одоевский был без сомнения самый замечательный из декабристов, бывших в то время на Кавказе. Лермонтов списал его с натуры: «В нём тихий пламень чувства не угас.» Да! Этот «блеск лазурных глаз и звонкий детский смех и речь живую» не забудет никто из знавших его. В этих глазах выражалось спокойствие духа, скорбь не о своих страданиях, а о страданиях ЧЕЛОВЕКА… Он носил свою солдатскую шинель с тем же спокойствием, с которым выносил каторгу и Сибирь, с той же любовью к товарищам, с той же преданность истине, с тем же равнодушием к своему страданию. Может быть, он даже любил своё страдание».
Эта встреча пробудила в Николае Платоновиче восторженные чувства: «Я стоял лицом к лицу с нашими мучениками, я – идущий по их дороге, я – обрекающий себя на ту же участь… Я написал об этом стихи и послал их Одоевскому после долгих колебаний… Часа через два я пошел к нему. Он стоял середь комнаты, мои стихи лежали перед ним на стуле. Он посмотрел на меня с глубоко добрым участием и раскрыл обьятья, я бросился к нему на шею как ребенок. Нет! И теперь я не стыжусь этих слёз… В эту минуту я слишком любил его и их всех… Дело было не в моих стихах, а в отношении к начавшему, к распятому поколению — поколения, принявшего завет и продолжающего задачу. С этой минуты мы стали близки друг другу. Он как учитель, я как ученик».
На всю жизнь запомнил Н.П.Огарев одну ночь, проведённую с друзьями в Железноводске: «Ночь была чудесна. Мы сели на скамью, и Одоевский говорил свои стихи… Это был рассказ о видении какого-то светлого женского образа, который перед нами явился в прозрачной мгле и медленно скрылся: «Долго следил я эфирную поступь…» Он окончил, а этот стих и его голос всё звучали у меня в ушах. Стих остался в памяти, самый образ Одоевского с его звучным голосом в поздней тишине леса мне теперь кажется каким-то видением, возникшим и исчезнувшим в лунном сиянии кавказской ночи…»
Прошел год после их встречи, и Одоевского не стало. 15 августа 1839 года он умер от жестокой лихорадки на руках своего товарища декабриста Н.А.Загорецкого при строительстве форта Лазоревского в устье реки Псезуапе близ современного Сочи. Как вспоминал декабрист Н.А.Лорер, когда он скончался, все офицеры пришли в полной парадной форме, чтобы отдать ему последний долг с почестями, даже солдаты нарядились в мундиры. До могилы офицеры несли гроб на руках. За новопостроенным фортом на обрывистом берегу Черного моря его одинокая могила осталась воспоминанием о милом друге, со временем она затерялась. Только в наши дни там был установлен памятник поэту-декабристу.
И мрачных гор зубчатые хребты…
Вокруг твоей могилы неизвестной
Всё, чем при жизни радовался ты,
Судьба соединила так чудесно:
Немая цепь синеет, и венцом
Серебряный Кавказ её объемлет.
Над морем он, нахмурясь, тихо дремлет,
Как великан, склонившись над щитом,
Рассказам волн кочующих внимая,
А море Черное шумит, не умолкая!..»
Наталия Николаевна Лузина
Старший научный сотрудник
Кисловодского историко-краеведческого музея «Крепость».
